длинным парнем по кличке «Уксус».
Глава III
АНДРЮША РОГОВ ИЩЕТ СЕНСАЦИЮ
Редакция областной комсомольской газеты «Ленинская смена» помещалась на втором этаже старинного здания. Там были длинные гулкие коридоры, выложенные замысловатым паркетом, двустворчатые двери из резного дуба и потолки на такой высоте, что даже в самой большой комнате человек чувствовал себя, как на дне глубокого колодца.
Заведующий отделом литературы и искусства Викентий Владимирович Халатов, румяный, седой, артистичного вида человек с черным галстуком-бабочкой и лучезарным взглядом серых, совсем молодых глаз, был, пожалуй, самым старым журналистом в городе. Тем не менее он отнюдь не случайно работал в редакции именно молодежной газеты. Халатова ценили за громадный опыт и неиссякаемый, чисто юношеский энтузиазм. Начинающие журналисты откровенно молились на него и ловили каждое его слово. Приговор Халатова был окончательный и обжалованию не подлежал.
В тот не по-весеннему жаркий день, когда Андрюша Рогов, студент четвертого курса филфака, робко приоткрыл тяжелую дверь отдела, Халатов, отдуваясь и поминутно вытирая цветным платком багровые щеки и шею, хладнокровно расправлялся с чьей-то статьей.
Андрюша, бросив тревожный взгляд на эту статью, даже зажмурился на секунду от страха: то была его собственная рецензия на недавно выпущенную областным издательством книгу местного автора.
Дверь предательски заскрипела, и Халатов поднял голову.
— Иди, голубчик, иди, — поманил он Андрюшу. — Я тебе буду сейчас делать больно.
Андрюша заставил себя улыбнуться.
— Пощадите, Викентий Владимирович.
Но тот грозно спросил:
— Ты что написал?
— Рецензию, — не очень твердо ответил Андрюша.
Сидевший за столом напротив Халатова редакционный острослов Саша Дерюбин ехидно сказал:
— Вы разверните вашу формулу, Викентий Владимирович, а то, видите, человек не понимает. Он ведь еще…
— Саша, — сухо оборвал его Халатов, — я бы на вашем месте после вчерашнего фельетона, которым вы нас осчастливили, вел себя поскромнее.
Дерюбин густо, совсем по-мальчишески, покраснел.
— Со всяким бывает…
— Вы удивительно находчивы, Саша, А теперь умолкните. У нас начинается творческий разговор. Итак, голубчик, — обратился Халатов к Андрюше, — повесть Р. Обманкина тебе не понравилась. Почему, разрешите узнать?
— Очередная макулатура! Детектив! — горячо ответил Андрюша. — На потребу самым низким вкусам. Одно название чего стоит: «Призраки выходят на берег».
— Так. Если бы ты ограничился доказательством этой мысли, рецензия была бы хотя и мелкой, но в общем верной. Однако ты во всеоружии накопленных в храме науки познаний решил глубоко подойти к вопросу. Весьма похвально! В твоем материале появилась тема, появилось дыхание.
— Почему же вы недовольны? — не выдержал Андрюша.
— Стоп! Я тебе слова пока не давал! Ты пишешь… — Халатов пробежал глазами по странице. — Вот! «Детективный жанр со свойственными ему дешевыми „ужасами“ и „тайнами“ широко распространен на Западе и является типичным продуктом тлетворной буржуазной культуры».
— А что, скажете, неверно? — запальчиво спросил Андрюша.
Халатов вдруг задумчиво и мягко улыбнулся:
— Верно, голубчик, все очень верно. А скажи на милость, ты Эдгара По читал?
— Конечно.
— И нравится?
— Еще бы!
— И Конан Доила, конечно, читал, и Коллинза, и, может быть, даже Честертона? И тоже нравится? Ведь да? Только честно!
— Ну, нравится.
— А все это, — Халатов заговорщически понизил голос, не «продукт тлетворной буржуазной культуры», как ты думаешь?
Андрюша на минуту растерялся.
— Так ведь это… это когда писалось! В период подъема! В историческом разрезе надо брать.
Халатов досадливо махнул рукой.
— Я сейчас не о том! Значит, могут быть в жанре детектива и увлекательные и по-настояшему художественные произведения?.. А ты здесь что делаешь? — Халатов потряс страницами Андрюшиной рецензии. — Ты не борешься за качество произведений этого жанра! Нет! Ты зачеркиваешь сам жанр! Понятно тебе?
— Понятно, — сумрачно произнес Андрюша и потянулся за статьей. — Давайте переделаю.
Халатов отвел его руку.
— Одну минуту.
Он оценивающе взглянул на Андрюшу, на его расстроенное лицо и неожиданно спросил:
— До сих пор ты у нас печатал стихи и информации?
— Да.
— А теперь, юный друг мой, попробуй написать рассказ. Причем на свежем, фактическом материале.
— Какой рассказ? — удивился Андрюша.
— Детективный. Конечно, без тлетворного влияния Запада, а воспитательный, с характерами. И обязательно с острым, захватывающим сюжетом. Для воскресного номера. Чтобы его рвали из рук.
— Но про что писать? На каком материале?
— Э, голубчик, за этим дело не станет! Пойдешь, например, в уголовный розыск.
— Куда?!
— Чего ты пугаешься? — засмеялся Халатов.
Но Андрюшу уже охватил нетерпеливый азарт.
— Нет, это здорово — в уголовный розыск! Я там никогда еще не был. Значит, про бандитов писать?
— Вот ты завтра пойди посмотри, а потом посоветуемся, как и о чем писать.
Алексей Иванович Огнев любил в эти ранние часы не спеша пройтись по едва проснувшимся и словно еще умытым утренней прохладой улицам.
По старой армейской привычке, а может быть, из-за стариковской уже бессонницы, вставал он чуть свет, когда все еще спали, и, крадучись, выходил из комнаты, прихватив гантели старшего сына, сладко посапывавшего на железной раскладушке у окна. На кухне Алексей Иванович несколько минут заученными движениями, почти автоматически вращал и кидал гантели, потом умывался, тяжело ворочаясь под тонкой ледяной струйкой, и, выпив стакан чаю, выходил из дому.
Направляясь на работу, он выбирал разные маршруты. Если погода была хорошей, а главное — если требовалось обдумать по дороге что-либо срочное и важное, Алексей Иванович выходил пораньше и шел самым длинным и приятным для себя путемчерез Приморский бульвар, насквозь продуваемый легким бризом и в эти часы непривычно пустынный.
Внизу, за каменным парапетом, раскинулся порт.
У причалов толпились корабли, между ними сновали баркасы и легкие юркие катера. На внешнем рейде, как нарисованные, дремали танкеры. А дальше, до самого горизонта, величаво стыло море,
