съеденным, наполовину забытым сэндвичем, примостившуюся на покрытом толстым слоем пыли телевизоре. На сэндвич она посмотрела с особым интересом. Так вот, значит, куда сегодня утром запропастился ее завтрак. Грейс искала его повсюду, начиная от пола под кроватью, усеянного комками скрученных волос и вылезшими из одежды нитками, до покрытой грязно-серыми разводами крышки шкафчика в ванной, чей унылый вид напрочь отбил у нее аппетит. Ее взгляд привлекло серое постельное белье, которое уже давно пора было сменить, и олимпийские кольца, оставленные мокрыми стаканами на всех твердых поверхностях. Определенно, здесь царит беспорядок. Возможно, Элли действительно попала своим ухоженным пальчиком в точку.
Где-то на полу под кипой старых журналов зазвонил телефон. Грейс принялась лихорадочно его раскапывать. Неужели это Сион? Звонит насчет выходных? И, возможно, просветит, когда его ждать сегодня вечером?
— Дорогая моя!
— Мама! — уныло воскликнула Грейс. — Ну, как ты? Как Венеция?
— Ах, здесь, как всегда, сыро. Дорогая, ты еще поддерживаешь связь с Людо Клефт-Барингом? Такой милый мальчик. Ты его не забыла? В свое время вы с ним вместе занимались верховой ездой.
Грейс стиснула зубы.
— Нет. А что?
Насколько она помнила, Людо был единственным ребенком, боявшимся лошадей больше, чем она. В детстве они дружили, но затем их разлучили школа и университет, и сейчас у Грейс не было никакого желания возобновлять знакомство. Особенно знакомство такого рода, на которое явно намекала ее мать.
— Лорд Клефт-Баринг в последнее время чувствует себя неважно. И Людо, его единственный сын, определенно имеет надежды…
— Мама, на тот случай, если ты забыла, напоминаю: у меня есть парень.
— Да, но…
— Но что?
— Дорогая, твой Сион такой… неотесанный.
— По крайней мере, он верит во что-то помимо гимна «Правь, Британия» и королевской семьи, — возразила Грейс.
В тот единственный раз, когда мать встретилась с ее кавалером, на леди Армиджер произвело огромное впечатление заявление Сиона, что он встречался с членом королевской семьи и у него даже есть фотография. Однако восхищение сменилось ужасом, когда Сион выудил из бумажника старую газетную вырезку, где на снимке был изображен он, закидывающий яйцами принцессу Маргариту в университете. Остаток встречи был скомкан. И продолжения не последовало.
— Право, Грейс, мне очень хочется, чтобы ты преодолела предубеждение, будто все, у кого есть титул, отвратительны, — продолжала мать. — У многих очень милых людей, с кем я знакома, есть титулы.
— Мама, у всех твоих знакомых есть титулы.
— Вовсе необязательно, дорогая. Уверена, среди них непременно найдется кто-нибудь, у кого титула нет. Так или иначе, я хочу убедить тебя в том, что отсутствие титула также необязательно свидетельствует о достоинствах человека. Как и в том, что если человек чавкает за столом, хлюпает, когда пьет вино, и не оставляет на тарелке ни крошки, это не делает его более воспитанным.
— Надеюсь, это камень не в огород Сиона, — сказала Грейс.
Ей никак не удавалось подобрать слова — и тем более собраться с духом, чтобы объяснить леди Армиджер: поведение Сиона за столом специально рассчитано на то, чтобы бросить вызов и смутить общепринятые буржуазные правила салфеток, ножей и вилок и всего остального.
— Сегодня вечером его опять нет дома, да? — небрежно заметила леди Армиджер, как всегда, с точностью крылатой ракеты попадая в самое сердце проблемы.
— Он на презентации книги о том, как международный конгломерат корпоративного лица капитализма наносит непоправимый вред культуре и демократии, — процитировала по памяти Грейс, гадая, не напутала ли чего.
— Извини, что спросила, — сказала леди Армиджер. — Что ж, по крайней мере, он больше не заставляет тебя все вечера напролет учить наркоманов пользоваться Интернетом. Разрешая им при этом стащить у тебя компьютер.
Грейс заскрежетала зубами. Выслушав от Сиона строгую лекцию на тему ее буржуазного эгоизма, она устыдилась своего убеждения, что портативный компьютер принадлежал ей по праву собственности. В конце концов, вся собственность — кража. А кино, куда Грейс изредка предлагала сходить, — звериный оскал американского империализма в его самом откровенном и соблазнительном виде. И, естественно, после похода в кинотеатр тратить деньги в дорогих ресторанах, безжалостно эксплуатирующих рынки труда стран третьего мира, — совсем уж омерзительно. «Но я же имела в виду «Экспресс-пиццу»», — робко возражала тогда Грейс.
— Хочу тебе сказать, — заявила она, скорее пытаясь подбодрить себя, чем смутить мать. — Сион пригласил меня провести выходные за городом. Романтично, ты не находишь?
В Венеции снова раздался глубокий вздох.
— Что ж, я могу только сказать: наверное, то, что говорят про этих типов из СРП, — чистая правда.
— И что же про них говорят?
— Что у них только одно на уме.
— Ты имеешь в виду классовую борьбу?
— Нет, дорогая. Секс.
Глава 4
— И вы хотите сказать, что это столик? — презрительно процедила Белинда.
Она ткнула пальцем с ярко-красным ногтем в завязанный большим узлом шелковый галстук несчастного метрдотеля. Тот беспомощно посмотрел на предмет мебели, о котором шла речь. Круглая поверхность, щедро покрытая белой скатертью, серебряные столовые приборы, расставленные с математической точностью, обязательной в одном из лучших ресторанов Лондона… да, на его взгляд, это был именно столик. И метрдотель с радостью подтвердил это разгневанной темноволосой женщине с вызывающе накрашенным лицом и в немыслимо узкой черной кожаной юбке, почему-то возомнившей, что ему должно быть знакомо ее имя.
— Так вот, это не столик, — бросила разъяренная Белинда. — Это даже близко не похоже на столик. Это просто какая-то Сибирь, черт побери. — Она быстро окинула гневным взглядом остальных посетителей. — Точнее, это даже не Сибирь, это прямо-таки настоящий ГУЛАГ, черт побери!
Неукоснительно придерживаясь правила одеваться так, будто уже заполучила должность, к которой стремишься, Белинда шла на шаг впереди остальных. Она не сомневалась, что надо еще и вести себя так, будто уже получила это желанное место. Ее выводило из себя то обстоятельство, что место, о котором она мечтала, — для которого была рождена! — в настоящее время занимала Морин Миллз, ведущая рубрики «Интервью со звездой» журнала «Светило», единовластная повелительница четырех полос, отводившихся раз в две недели беседе со знаменитостью первой величины. Белинда тосковала даже не столько по деньгам и славе, сколько по четырем полосам. В основном потому, что свято верила: достаточно будет их получить, а уж деньги и слава не заставят себя ждать. В крайнем случае, этому поможет знакомство или брак с суперзвездой. Сойдет и то, и другое — Белинда не страдала излишней щепетильностью. Единственное, она до сих пор никак не могла определить, как добиться желаемого. В конце концов, Мо Миллз брала интервью у знаменитостей для «Светила» с начала шестидесятых и пока не подавала никаких признаков того, что собирается вворачивать паруса. Своей непоколебимостью, в бессильной ярости думала Белинда, она прямо Гибралтарская скала. И приблизительно таких же размеров.
