Крепко сжимая нож, Кафар еще раз заглянул в комнату, обернулся из предосторожности. Пусто и по- ночному тихо было во дворе.
Дрожь понемногу отпускала Кафара, мало-помалу он взял себя в руки и, все так же поглядывая назад, тихонько позвал:
— Фарида-баджи,[2] а Фарида… — и отпрянул от двери, весь обратившись в слух, прижался к стене. Фарида молчала, не было слышно и звука чьих-нибудь шагов. А ведь если бы в комнате был кто-то посторонний — обязательно зашевелился бы… А что, если этот посторонний тоже затаился? Подождав, Кафар снова позвал тихонько:
— Фарида-баджи!
Снова она не ответила, не произнесла ни слова, только захрипела вдруг так, словно ее и впрямь душили. Кафар постучался в дверь.
На этот раз он добился своего — разбуженная Фарида медленно, как лунатичка, шла к двери. На ней была светлая ночная сорочка с пуговицами на вороте; сейчас пуговицы были расстегнуты, лунный свет падал прямо на нее, и потому Кафару с его места ясно были видны полные белые груди Фариды, просвечивающие сквозь ткань темные пятна сосков.
— Кто там? — крикнула Фарида. — Эй, ты, кто это там? Гасанага, Гасанага! — и тут же поправилась, закричала еще громче: — Кафар, эй, Кафар!
Кафар тут же отозвался, но она, видно, не услышала его, стояла, пытаясь через дверь понять, что за человек таится по ту сторону. Кафар горячо зашептал ей:
— Не бойся, Фарида-баджи, это я, Кафар.
— Ты? — недоверчиво переспросила Фарида.
— Да, да, я. Не бойся.
— Зажги свет, выключатель рядом с дверью, справа.
Кафар протянул руку, и яркий свет лампочки залил веранду.
— Ну, и что с тобой случилось, что ты среди ночи разблеялся? — набросилась на него Фарида, накидывая халат. — «Баджи, баджи»!
Она только теперь вспомнила, что сорочка у нее распахнута на груди, и медленно, будто и не обращая на Кафара никакого внимания, принялась застегивать ворот. При этом ее движении полы халата разошлись, и взгляду Кафара открылись ее бедра — такие же полные и белые, как груди…
Не зная, куда девать глаза, Кафар сглотнул слюну и выдавил с трудом:
— Я… Мне… Вы очень меня напугали, Фарида-баджи.
— Вот это да! Слушай, кто кого напугал, я тебя или ты меня?
— Вы так меня напугали…
— Ну и ну! Каков гусь, а! Сначала посреди ночи ломится с ножом в руке к женщине, а потом на нее же все сваливает! И даже не провалится от стыда сквозь землю!
— Честное слово, отцом клянусь, я правду говорю! Совсем не за тем вас разбудил, о чем вы подумали…
— Интересно, а зачем же еще приходят среди ночи к одинокой женщине? А? Скажи на милость? Молчишь! А ведь, небось, и не подумал даже, что будет, если старая Сона увидит или Гасанага проснется! Да ведь после этого Балага и тебя, и меня на шашлык пустит. Подумал ты об этом своей пустой башкой? А?
Кафар наконец улучил момент, избавился от ножа, положил его на стол.
— Я спал уже, и вдруг меня будит крик… Слышу, ты с кем-то ругаешься… Гонишь кого-то: «Убирайся отсюда, подлец!» — так ты кричала… А потом, слышу, ты задыхаешься, хрипишь… Я сначала и не знал, что думать, а потом думаю, может, воры к ней забрались — душат, убивают…
Губы Фариды тронула улыбка; она опустилась на диван, прикрыла колени полами халата. Но улыбка тут же и сбежала с ее лица.
— Не придавай особенного значения, — тяжело вздохнула она. — Будешь теперь слышать вроде бы и драки, и крики… Не обращай внимания — это я во сне… Бывает… Ладно, иди, давай, спать, иди. — И тихо, словно сама с собой говорила, добавила: — Правильно сделал, что разбудил… Такой плохой сон снился…
Кафар вернулся в свою комнату, снова улегся в постель, но заснуть ему не удавалось очень долго…
Не могла уснуть и Фарида, все ворочалась с боку на бок; на Кафара она уже не сердилась, даже посмеялась про себя: «Черт бы этих мужиков побрал, надо же, с какой жадностью смотрел на меня». Она откинула одеяло, снова расстегнула пуговицы рубашки, сладко потянулась и легла ничком, прижимая подушку к груди. «Проклятый, весь сон разогнал!» Она снова повернулась на спину, огладила себя ладонями. Грудь горела, как в огне; она отбросила одеяло, но и это не принесло облегчения — жар охватил все ее тело. Она спустила ноги, прошлась, чтобы успокоиться, по комнате. Но жар, охвативший ее тело, становился все сильней. «Сукин ты сын! Откуда только ты свалился на мою голову!» Но потом вдруг задумалась: а с чего же она так злится-то на Кафара, за что его-то ругает? И сердце ее наполнилось такой мучительной, такой безысходной печалью, что сразу перехватило горло и, не в силах сдерживаться, она горько разрыдалась. Чтобы ни Гасанага, ни Кафар за стеной не слышали ее рыданий, Фарида, сотрясаясь от слез, снова бросилась на постель, зарылась лицом в подушку. «А все этот негодяй Джабар! Не захотел стать мужем, как полагается, вот и страдаю я теперь одна-одинешенька в расцвете лет», — подумала она и зарыдала еще сильнее…
…Фарида готовила обед, когда Кафар вернулся с занятий. Заслышав его шаги, она вышла из кухни, и они столкнулись на лестнице. На Фариде было новое ситцевое платье — белое в черный горошек, она только-только сшила его. Платье плотно обтягивало ее полноватую фигуру и очень шло ей — даже подруги на работе в один голос сказали об этом, а уж от них-то похвалы не очень дождешься. Да она и сама чувствовала, что платье удачное, — на улице все мужчины, даже совсем сопливые молокососы не могли оторвать от нее глаз… Сейчас Фариде удалось как-то так лихо повернуться на лестнице, что встрепенулась под ситцем ее туго обтянутая грудь. Кафар замер на мгновение, смутился, хотел молча прошмыгнуть к себе, но Фарида кокетливо остановила его:
— А что, в ваших краях здороваться при встрече не принято?
Кафар смутился еще больше.
— Д-добрый вечер, Фарида-баджи. Фарида расхохоталась.
— «Добрый вечер»! Да какой же сейчас вечер, когда еще день в разгаре!
— Извините, Фарида-баджи, добрый день.
Она в ответ тряхнула головой, преграждая путь к двери Кафаровой комнаты.
— Кажется, я тебя больше не пугаю по ночам?
— Нет, не пугаешь. — Кафар отвел глаза: его словно ожег странный блеск в глазах Фариды; он решительно обошел ее и сказал, уже стоя в дверях:
— А где у нас Гасанага? — Но Фарида не ответила.
Кафар сел за стол, разложил книжки и вдруг затосковал. Ему страшно хотелось поговорить с Фари-дой еще а чем-нибудь, все равно о чем. Переодевшись, он вышел на веранду.
— Почему же все-таки не видно Гасанаги?
— Да спит он. Нездоровится что-то, утром еле подняла, даже опоздала по его милости на работу. Ладно еще начальник цеха у нас человек хороший, всегда в таких случаях в положение входит.
Тут Фарида заметила, что Кафар снова исподтишка разглядывает ее, и опять повернулась перед ним так, чтобы пошла ходуном грудь.
— Как, по-твоему, идет мне новое платье? — спросила его Фарида.
Кафар опешил от этого неожиданного вопроса.
— Не понял…
— Я спрашиваю, идет мне платье, нет? — Фарида вдруг повернулась перед ним, да так резко, что Кафар почувствовал на лице приятную свежесть поднятого ею ветерка, а с этим ветерком — и аромат ее тела.
— Идет, — улыбнулся Кафар.
— Только правду говори!
