основании, что они неполноценные.
Посол поднялся.
– Меня не интересуют аврорианские теории о расовых различиях.
– Секунду. Возможно, ваше правительство поймет, что большая часть их планов пошла прахом вместе с арестом вашего агента, Мореану. Обратите их внимание на то, что нам теперь известно гораздо больше, нежели до его ареста. Возможно, это немного их остудит.
– А что, Мореану – мой агент? Право же, советник, если я объявлен персоной нон грата, я покину вашу планету. Но утрата мной дипломатической неприкосновенности никоим образом не влечет за собой утраты моей личной неприкосновенности, неприкосновенности честного человека, не причастного ни к какому шпионажу.
– Разве это не ваша работа?
– А что, аврориане автоматически приравнивают дипломатическую деятельность к шпионажу? Мое правительство будет счастливо об этом узнать. Мы примем соответствующие предосторожности.
– Значит, вы пытаетесь выгородить Мореану? Вы отрицаете, что он работал на Землю?
– Я пытаюсь выгородить исключительно себя самого. Что же до Мореану, я не настолько глуп, чтобы что-то говорить.
– При чем здесь глупость?
– А разве любая моя попытка обелить его не будет расценена вами как очередная улика против него? Я не обвиняю и не защищаю его. Разногласия вашего правительства с Мореану, точно так же, как разногласия моего правительства с Кейлином – которого вы, кстати говоря, как-то подозрительно рьяно кинулись защищать, – дело сугубо внутреннее. Засим я удаляюсь.
Связь прервалась, и почти мгновенно стена вновь растаяла. Задумчивый взгляд Хиджкмена был устремлен на Мейнарда.
– Ну и что вы о нем думаете? – мрачно поинтересовался Мейнард.
– Позор, что такая насмешка над человеческим родом оскверняет землю Авроры, вот что я думаю.
– Я согласен с вами, и все же… все же…
– Что?
– И все же я почти склоняюсь к мысли, что он владеет положением, а мы все пляшем под его дудку. Вы знаете про Мореану?
– Разумеется.
– В общем, он будет осужден и сослан на астероид. Его партию распустят. На первый взгляд, кто угодно скажет, что все это означает для Земли сокрушительное поражение.
– Вы сомневаетесь, что это так?
– Точно не знаю. Председатель Комитета Хонд настаивает на обнародовании его теории о том, что Тихоокеанский проект – это название, которое земляне дали своему плану по использованию предателей из числа уроженцев Внеземелья. Но мне так не кажется. По-моему, факты с этим не вяжутся. К примеру, откуда мы получили улики против Мореану?
– Мне определенно ничего об этом не известно.
– Во-первых, от наших агентов. Но откуда их получили наши агенты? Улики были слишком убедительными. Мореану мог бы принять более надежные меры предосторожности… – Мейнард нерешительно умолк и, поколебавшись, закончил: – Короче говоря, мне кажется, что это посол Земли каким-то образом подсунул нам под нос большую часть этих улик. Думаю, сначала он сыграл на сочувствии Мореану землянам и завязал с ним дружбу, а потом сдал его.
– Зачем?
– Не знаю. Возможно, чтобы гарантированно добиться войны – и тут-то нас и будет поджидать этот их Тихоокеанский проект.
– Мне в это не верится.
– Я понимаю. У меня нет доказательств. Одни только подозрения. И в Комитете мне тоже не поверят. Мне казалось, что в ходе последнего разговора с послом может что-нибудь выясниться, но оказалось, что один его вид вызывает у меня неприязнь, и я потратил большую часть времени на то, чтобы постараться его не видеть.
– Я вижу, вас начинают одолевать эмоции, друг мой. Это отвратительная слабость. Я слышал, вас назначили делегатом Межпланетного Собрания на Геспере. Примите мои поздравления.
– Благодарю вас, – рассеянно проговорил Мейнард.
Луис Морено, бывший посол Земли на Авроре, был рад вернуться на родину. Наконец-то он очутился подальше от искусственных ландшафтов, которые, казалось, не жили собственной жизнью, а существовали лишь благодаря сильной воле своих владельцев. Подальше от неправдоподобно совершенных мужчин и женщин и их вездесущих навязчивых роботов.
Он вернулся к бурлению жизни и шарканью ног, к толкотне и ощущению чужого дыхания на лице.
Впрочем, нельзя сказать, что он только и делал, что наслаждался этими ощущениями. Первые несколько дней он посвятил оживленным совещаниям с главами земного правительства.
Лишь по прошествии почти недели он смог по-настоящему перевести дух.
Он находился в редчайшей из всех ипостасей Земной Роскоши – в саду на крыше. Рядом с ним сидел Густав Штейн, мало кому известный психолог, который тем не менее являлся одним из инициаторов плана, известного в широких кругах как Тихоокеанский проект.
– Все предварительные испытания пока что проходят благополучно, не так ли? – с почти злорадным удовлетворением сказал Морено.
– Пока что. Только пока что. У нас впереди еще долгий путь.
– Все будет хорошо. Для любого, кто, подобно мне, прожил на Авроре почти год, не может быть никаких сомнений в том, что мы на верном пути.
– Гм. И все же я буду руководствоваться только лабораторными отчетами.
– И правильно. – Хилое тельце бывшего посла едва не перекосило от злорадства. – В один прекрасный день все изменится. Вы, Штейн, не имели дела с этими людьми, с этими внеземлянами. Возможно, вам доводилось случайно натыкаться на туристов в отелях, построенных специально для этой публики, или посреди улиц, в непроницаемых машинах, оборудованных чистейшими автономными атмосферами с кондиционированием, чтобы их утонченные ноздри, чего доброго, не вдохнули нашего отравленного воздуха, глазеющих на виды через портативный перископ и шарахающихся от землян, чтобы, не дай бог, не прикоснулись.
Но вам не приходилось иметь с ними дело на их родной планете, во всей их уверенности в собственном тошнотворном, омерзительном величии. Отправляйтесь туда, Штейн, и попробуйте какое-то время побыть отверженным. Отправляйтесь туда и испробуйте на собственной шкуре, получится ли у вас состязаться с их лощеными лужайками, по кому будут топтаться бережней.
И все-таки, когда я нажал на нужные рычаги, Ион Мореану угодил под арест – Ион Мореану, единственный из них, кто способен понять ход мыслей другого человека. Все, кризис миновал. Мы вышли на ровную дорогу, – подытожил бывший посол.
О, как же он злорадствовал!
– Что же до Кейлина, – сказал он внезапно, скорее себе самому, нежели Штейну, – теперь его можно отпустить. Все, что он станет болтать в будущем, ни на что уже не повлияет. Кстати, у меня идея. Через месяц на Геспере состоится межпланетная конференция. Можно послать его освещать это мероприятие. Это будет знаком нашего дружеского отношения – и позволит на все лето убрать его с дороги. Думаю, это можно будет устроить.
И все было устроено.
Из всех миров Внеземелья Геспер был самым маленьким, самым недавно заселенным и самым отдаленным от Земли. Отсюда и имя[1]. В материальном смысле он был далеко не лучшим местом для великого дипломатического собрания, поскольку удобств на нем практически не было. К примеру, имеющуюся на нем планетарно-канальную сеть никак нельзя было расширить, чтобы обеспечить ею всех делегатов, секретариат и администрацию, необходимую на ассамблее представителей пятидесяти планет. Поэтому встречаться предстояло лично – в зданиях, специально реквизированных для этой цели.
