Были обмануты их ожидания? Нет, они не желали моей кончины. Но уже свыклись с нею.
– Как же ты будешь… без ноги? – проговорил мой сообразительный младший сын. А прозвучало: «Как же мы будем?»
– Ты нехорошо сказал, – тихонько поправил его отец.
Но формальные фразы остаются без смысла, словно без воздуха.
Я знала: они жалели меня, мечтали никогда не расставаться со мною… но с той, которой я была прежде. А с этой?
Похоже, подарка они не заметили.
«Возишь их в коляске, подобно младенцам», – сказала когда-то покойная мама. «Но я-то им в инвалидной коляске…» Завершить ту фразу я даже мысленно не смогла. Может, я не была справедлива? И все же… Рентген, просветивший мою семью, в отличие от медицинского, кажется, не ошибся. Не обознался.
Гертруда, стиснув губы и всю себя стиснув, молчала. Вероятно, по ее убеждению, мой новый диагноз возвращал ей одиночество. Не исключено, что у нее, в противоречии с прежними временами, возникли и свои, личные проблемы. Может, ее уже сотрясали не только проблемы «других»?… Об этом я знать не могла.
Неожиданно, что-то угадав, меня сзади обняла Лера. Семьи моей в палате уже не было. И Лера прижалась ко мне:
– Я полюбила вас. И буду вам верна… До конца своих дней!
На полгода верность мне была обеспечена. А каким образом… я не хотела думать.
Вечером опять появился палатный врач.
– И я поздравляю. Вслед за Бенционом Борисовичем. Рентген, слава Богу, не ошибся. – Он был порядочным человеком – и потому добавил: – Или мы ошиблись. Теперь осталась лишь ампутация.
– Полная, – уточнила я.
Он не возразил.
– Она необходима… Иначе то, чего, как оказалось, нет, может возникнуть. Откладывать не стоит. Ни на одну неделю! – Он протянул мне какую-то бумагу. – Это вы должны подписать.
– Что… это?
– Удостоверить, что против ампутации вы не возражаете.
Он протянул мне шариковую ручку.
– Я это не подпишу.
– Как же так? Вы обязаны.
– Почему обязана? Это моя нога. И моя коленка… И моя жизнь.
1996 г.
