мисс Кларц: 'Обязательного домашнего задания нет, но попробуй написать рассказ. И скорей выздоравливай!'
На отдельных листах были задачки по математике и книжка 'Юлиус и дикари' с красной наклейкой на задней странице обложки — для особо продвинутых читателей.
Потом она укатила в школу, а мы смотрели ей вслед.
— Вот ведь неймется людям, не дадут тебе отдохнуть, — засмеялся папа. — Ладно, сынок, я займусь ремонтом, а ты — своим делом.
Я взял листы, ручку и отправился к Мине. Они с матерью сидели на одеяле под деревом. Ее мама читала, а Мина что-то быстро писала в своем черном блокноте.
Заметив меня за оградой, она радостно улыбнулась и махнула рукой: мол, перелезай.
Я перелез, и она тут же принялась изучать мое школьное задание.
Предположительно человек п________ от обезьяны.
Это — теория э__________.
Эту теорию выдвинул Чарльз Д____________.
И так — предложение за предложением. Она принялась зачитывать их вслух. Добравшись до очередного пропущенного слова, тараторила:
— Пусто, пусто, пусто.
Однако хватило ее ненадолго. Она замолчала и недоуменно взглянула на меня.
— И этим вы занимаетесь каждый божий день?
— Мина, — укоризненно сказала ее мама.
Мина захихикала. Потом пролистала присланную мне книжку. Она оказалась про мальчика, который вечно выдумывал чудесные, небывалые истории, а на поверку они оказывались чистой правдой.
— М-да, любопытно, — сказала она. — А красная липучка для чего?
— Сигнал, что книга для тех, кто читает хорошо. Цвет обычно соответствует определенному возрасту.
— А если ее захочет почитать тот, кто не соответствует?
— Мина, — снова попыталась остановить ее мать.
— А кому рекомендовать Уильяма Блейка? — не унималась Мина. — 'Тигр, тигр, жгучий страх! Взор горит в ночных лесах'.[5] Это только для особо выдающихся или всем дозволено? И с какого возраста?
Я смотрел на нее и молчал. Не знал, что отвечать. Хотелось быстренько перелезть через ограду и смыться домой.
— А если пометят 'для слабых', то сильные эту гадость и в руки не возьмут? Скажут, мура?
— Мина! — окликнула ее мама в третий раз. Миссис МакКи улыбнулась мне. — Не обращай внимания. На нее иногда находит.
— Ну и ну! — возмущенно выдохнула Мина и умолкла.
Она записала что-то в черный блокнот. И снова подняла глаза.
— Что же ты? Иди делай уроки, как благонравный ученик.
Ее мама опять улыбнулась.
— Пойду-ка я в дом, — сказала она. — А ты, Майкл, не стесняйся. Заткни ее, если разбуянится. Хорошо?
— Ладно, — буркнул я.
Мы долго сидели молча. Я притворился, будто читаю 'Юлиус и дикари', но слова, мертвые, пустые, не желали складываться.
— Что ты пишешь? — спросил я наконец.
— Дневник. Тут про меня, про тебя и про Скеллига. — Она ответила, не поднимая глаз.
— А если кто-нибудь прочитает?
— С какой стати? Это же мой дневник, личный, не имеют права.
Она снова принялась усердно писать.
Я вспомнил, как мы пишем дневники в школе. Строго раз в неделю.
А мисс Кларц регулярно проверяла, чтоб все писали разборчиво, расставляли правильно запятые и не делали орфографических ошибок. Нам ставили оценки за дневники, как за все остальное: за посещаемость, за опоздания, за отношение к предмету. Но я не стал рассказывать этого Мине. И продолжил якобы читать книгу. Только глаза щипало. От подступивших слез: я вспомнил про малышку в больнице. И тут уж совсем не смог сдержаться.
— Прости, — сказала Мина. — Правда, мне очень стыдно. Нам многое не нравится в школах, особенно издевки и насмешки. А тут я сама издеваться принялась. Прости. — Она сжала мою руку. — На самом деле все замечательно! — сказала она. — Нас ведь трое: ты, я и Скеллиг. Он, наверно, ждет. Что мы ему отнесем?
Глава 24
— А чей это дом? — спросил я, когда она отперла калитку и повела меня через сад. Мы спешили к двери с надписью 'Опасно для жизни'.
— Был дедушкин. Он умер в прошлом году. И оставил мне этот дом в наследство. Когда мне исполнится восемнадцать лет, я стану законной владелицей. — Она вставила ключ в замок. — Мы собираемся его ремонтировать. Потом будем сдавать.
Мы ступили во мрак, сжимая в руках свертки и пакеты. Шепоток бесшумно шмыгнул за нами.
— Но ты не волнуйся, — добавила Мина. — Ремонт начнется еще не скоро.
Я включил фонарик. И мы быстро прошли в комнату, где уложили его на рассвете. Там его не оказалось. В комнате было пусто и гулко, словно никого тут никогда и не было. Потом мы все-таки обнаружили за дверью Минину шерстяную кофту, заметили на полу дохлых мух… Шепоток мяукнул где-то выше: он устремился вверх по лестнице. Там мы и нашли Скеллига — он не то прошел, не то прополз полпролета.
— Развалина! — сердито проскрипел он, когда мы присели рядом. — Того и гляди, помру. Дайте аспирину!
Я порылся у него в кармане, достал из пузырька две таблетки и засунул ему в рот.
— Вы все-таки двигаетесь! Один! Без всякой помощи!
Он поморщился от боли.
— Хотите подняться выше? — спросила Мина.
— Да-да, повыше, — прошептал он.
Мы побросали свертки и, легко подняв его, перенесли на первую площадку.
Он застонал. Боль, видимо, была адская.
— Положите тут, — едва проскрипел он.
Мы внесли его в комнату — похоже, спальню, — с высоким беленым потолком и светлыми обоями и осторожно опустили у стены на пол. Сквозь неплотно пригнанные доски, которыми были забиты окна, сочился скудный свет и падал на его бледное, иссохшееся, изрытое морщинами лицо.
Я побежал за свертками. Мы расстелили одеяла на полу, прислонили к стене подушку. Рядом поставили пластмассовое блюдце для аспирина и пузырька с рыбьим жиром. Я открыл бутылку пива и тоже поставил рядом. На другое блюдце мы положили бутерброд с сыром и полплитки шоколада.
— Это все вам, — прошептала Мина.
— Давайте мы вам поможем, — предложил я.
