ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАЕМ У ЛЕСА
Наша лесная промышленность до революции не плохо справлялась со своими задачами. Бурный рост промышленности в последние десятилетия прошлого века и в начале нынешнего требовал много строительных материалов — лесное дело полностью удовлетворяло эту потребность. И промышленность, и жилищное строительство, и другие гражданские нужды России никогда не испытывали недостатка в лесных строительных, топливных и прочих материалах. Вместе с тем Россия была и одним из главных лесных экспортеров на мировом рынке.
Всё это достигалось без каких-либо исключительных мер, без «авралов», «наступлений», «мобилизаций», «механизаций» и, конечно, без миллионных жертв людьми — без всего, что так характерно для большевистского времени. И без хищничества, без бесхозяйственности и разбазаривания лесных ресурсов страны. В последние десятилетия перед революцией были проведены работы по таксации, — учету, — леса, организовано правильное лесопользование и рубка, как правило, велась с таким расчетом, чтобы не нарушать постоянного возобновления лесных запасов.
Вероятно, и даже несомненно, что в лесном деле были и недостатки и безобразия: где и когда их не было? Была и «эксплоатация рабочих капиталистами». Но они не идут ни в какое сравнение с тем, что получилось в лесу после вторжения в него большевиков. Лет через двадцать после захвата власти «самым справедливым народным правительством» мне довелось попасть в места основных лесозаготовок страны — на севере, затем в верховья Волги и на её притоки Вятку, Керженец, Унжу, Шексну, Мологу. Не столько по рассказам лесовиков, сколько по их домам и но остаткам в этих домах от прежней жизни я видел, что жить так, как жили они раньше, лесовики не будут еще много и много лет. И пожалуй, что до революции, несмотря на их будто бы бесправное состояние, они были действительными хозяевами своего дела, а потому и хозяевами страны. Ори «народном правительстве» они превратились в нищих батраков социалистического государства.
Большевизм причинил неисчислимый вред нашему лесному хозяйству, а в лесные работы внес хаос, который не преодолен до сих пор. Со времени перехода к «плановому хозяйству» не было еще года, чтобы лесная промышленность выполнила данный ей план; с тех же пор не прекращался в стране и жесточайший голод на лесные материалы.
В первые годы революции лесные работы прекратились почти совершенно. Начала возрождаться, лесная промышленность только после объявления НЭПа, в 1922-23 годах. Возрождалась она быстро, не столько государственная, сколько на кооперативных началах. Как-то «сама собой» возникла большая Организация «Всеколес» (Всероссийский Кооперативный Лесной Союз), объединившая множество лесозаготовительных артелей и кустарей и арендовавшая не мало лесопильных заводов; создались «трудовые артели» из бывших рабочих и служащих, тоже взявшие в аренду у государства заводы, своими силами отремонтировавшие их и пустившие в ход. За 2–3 года эти артели разбогатели: лес был нужен, а дело в артелях вели опытные служащие. Рядом с ними работали государственные лесные тресты.
Примерно до 1928 года лесные работы велись нормально, с соблюдением правил лесопользования и традиций лесной промышленности. Но к 1928 году лесная промышленность еще далеко не достигла дореволюционного уровня.
В 1927 году был принят первый пятилетний план и приступлено к «строительству социализма»-. Выслав Троцкого заграницу, Сталин взял у него идею ускоренной индустриализации — она требовала не только резкого увеличения производства строительных материалов, но и громадных средств для приобретения заграницей оборудования. Валюты не было — у Троцкого же Сталин взял и идею «займа у леса»: путем чрезвычайного усиления лесозаготовок и вывоза заграницу леса большевики хотели получить необходимую им валюту.
Одновременно началась социализация: кооперативные артели были ликвидированы, часть оставшихся мелких кустарных артелей фактически тоже перестала быть кооперативной, так как она попала под полный контроль правительства. Всеколес был ликвидирован, его фонды перешли к государственной промышленности, — последняя одна должна была выполнять пятилетний план и производить «заем у леса».
Планы большевиков с самого начала натолкнулись на непреодолимые нормальными путями трудности. Ликвидация артелей и проведение коллективизации и раскулачивания, которым лесные деревни подверглись наравне со всем сельским населением), вызвали отлив рабочих из леса. Ощущался острый недостаток рабочих: «заем у леса» некому было производить.
Недостаток рабочих покрыли отчасти трудом заключенных. Уже в 1929 году в Карелии, в Северном крае, в Пермской и других областях на лесозаготовках работало около пятисот тысяч заключенных, заготовлявших лес для экспорта.
Широко использовались на лесозаготовках и «спецпереселенцы» — насильно высланные из разных мест страны раскулаченные крестьяне. К северу примерно от линии Ленинград — Вологда — Вятка — Пермь на лесозаготовках было занято около одного миллиона спецпереселенцев, работа которых была еще менее производительна, чем работа заключенных: брошенные в лес с семьями, крестьяне почти не снабжались продовольствием, у них не было инструментов, жили они в первое время в шалашах и землянках и умирали тысячами.
За счет принудительного труда справились с обеспечением лесозаготовок рабочей силой. Но катастрофически не хватало лошадей для вывозки леса. Это затруднение разрешили тем, что рубили лес по берегам сплавных рек и расположенный на наиболее близких расстояниях к местам сплава или к железным дорогам, не считаясь ни с какими правилами рубки.
В годы первой пятилетки правила лесопользования вообще были забыты и Лесоохрана фактически лишена своих прав. Лес рубили кое-как, оставляя высокие пни, не очищая после рубки площадей, — это вело к захламлению леса, и к размножению вредителей. Главным же бедствием явилось другое: в два-три года были; вырублены подчистую огромные площади по берегам рек — и реки обмелели.
Снег на открытых площадях быстро таял, частью испарялся, частью впитывался землей — влага высыхала летом. Частью он слишком быстро скатывался в реки весенней водой, вызывая бурные разливы, но не оставаясь в лесу на лето. В лесах не стало множества тех озер, болот, ручейков, которые раньше наполнялись замедленным таянием снега и питали собой реки в течение лета, Это привело к обмелению сплавных рек, по многим притокам прекратилось судоходство. На Волге раньше полногруженные наливные баржи с нефтью буксиры тащили от Астрахани почти до Нижнего — в середине 30-х годов нефтянки нельзя было грузить и наполовину. Волга покрылась новыми отмелями, на ней даже в нижнем течении появились перекаты, проходимые только мелко-сидящими судами.
Это вызвало большую тревогу и в конце первой пятилетки Лесоохрана добилась постановления правительства об установлении водоохранной зоны: но всем рекам запрещалось рубить лес на расстоянии в 20 километров от воды. С того времени опять начали придерживаться правил лесопользования. Но непоправимое уже было сделано: до сих пор огромные пространства в верховьях Волги, Камы, в бассейне Северной Двины, Онеги остаются голыми, частью захламленными. Во многих местах не осталось даже семенников — специально оставляемых для обсеменения вырубленных площадей деревьев. Вероятно, лес снова зашумит на этих пространствах — может быть через сто-полтораста лет.
Хаотичная и судорожная рубка в первую пятилетку вызвала еще одно несчастье: уничтожив близкие к сплаву и к дорогам запасы леса, в следующие годы она заставила лесозаготовителей забираться дальше и дальше вглубь лесных массивов. А это в два-три раза увеличивало потребность в средствах для вывозки и удорожало стоимость леса.
Таков, коротко, был вред, нанесенный лесному хозяйству России предложенным Троцким и осуществленным Сталиным «займом у леса».
До революции лес заготовлялся дедовским способом; основными инструментами были пила и топор, а на вывозке — лошадь и сани. Если бы не перерыв, в лесных работах в первые годы революции, вероятно,
