— Где же ее взять-то сейчас, водицу святую? Нешто тут магазин? В крещенье приходи, тогда и вода будет. Совсем без понятия народ.
Василий всхлипнул и пошел к выходу.
— Постой-ка, — старушка цепко ухватила его за рукав. — Али очень надо?
— Очень…
— Ну, дак ладно. Приходи завтра в тот же час. Спроси Манефу. Меня тут все знают. Я тебе из дома принесу.
— А сегодня никак нельзя?
— Живу далеко.
— Да я на машине, вмиг домчимся.
— Э, как тебе приперло, прости господи. Ну, поехали, когда так.
Проездили долго. Да Манефа еще не отпустила сразу, усадила пить чай с вареньем из розовых лепестков. Лепестки скрипели на зубах, во рту пахло розами, на душе было тяжело. Манефа не выпытывала, что, мол, приключилось, рассказать самому было стыдно — еще не поверит старушка, прогонит. А уходить не хотелось. Так уютно, тихо было в Манефиной комнатушке, и никаких оборотней. Нормальные голуби за окном постанывают.
— Хотите, я вам карбонат привезу или шейку, — расчувствовался Василий.
— Что за шейка такая? — удивилась старуха.
Василий удивился еще больше:
— Неужто не слыхали?
— Э, милый. Я мясо-то лет двадцать уже как не ела.
Вася широко улыбнулся:
— Да я бесплатно. Как говорится — ты мне, я тебе.
— Вот ты какой, — старушка отхлебнула из своей чашечки и вытерла губы белым платочком. — Думаешь, я жадная али нищая, может? Нет, милый, не угадал. Я, конечно, старуха неграмотная, ты, может, посмеешься надо мной, а я все думаю: как же это им страшно, родимым, когда их убивать ведут. Скажешь, скотина глупая, не понимает? А вот и нет. Все понимает, у нее, у скотины-то, слезы текут и сердце екает, как вот если бы тебя вели. А убьют тебя, — заговорила вдруг глухо и страшно Манефа, — мозги, сердце твое продавать станут, и голову мертвую — в витрину.
Старуха брови нахмурила и пальцем Васе по лбу — тюк!
Василий вздрогнул и сразу начал собираться.
— Али ждет тебя кто? — старуха так и уставилась ему в зрачки. «А может, и она тоже… как те… мои, — мысль мелькнула. — Да нет, глупости».
— Никто меня не ждет, только пора уже, поздно.
— Ночевать-то не будешь? Есть где, — старуха смотрела строго, и Вася едва удержал готовое сорваться: «Были бы вы, бабуля, лет на пятьдесят помоложе».
А старуха словно услышала не сказанные Васей глупые слова, поглядела жалеючи, головой покачала и закрыла за ним дверь.
Было одиннадцать часов вечера. В Васиной квартире гулко ухала музыка.
«До „Шарпа“ добрались, мерзавцы», — подумал Василий и любовно погладил оттопырившийся карман плаща. Там, объятая импортной бутылкой, переливалась при каждом его шаге святая вода. «Ну, берегитесь».
Он осторожно извлек заткнутую капроновой пробкой бутыль, распахнул дверь маленькой комнаты и на манер гранаты занес бутыль над головой. «Ложитесь, гады!» — намеревался крикнуть Василий, но так и остался с раскрытым ртом, пораженный представшим зрелищем.
Комната была полна народу. Стола не было. Гости сидели по-турецки прямо на ковре. Чета оборотней сновала между гостями, предлагая им отведать черной игры и семги из Васиного холодильника. В такт музыке глаза гостей вспыхивали то красным, то зеленым, некоторые танцевали «брейк». Вероятно, это была дискотека. Особенно усердствовал один, похожий на стилягу пятидесятых годов, с длинным лошадиным лицом и отвратительной ухмылкой, в которой обнажались длинные зубы и красные десны. Он встряхивал волосами, мотал головой и топотал по коврам, как жеребец. Вася вгляделся попристальней и обнаружил, что обряженные в широченные клеши ноги гостя действительно заканчивались увесистыми, начищенными черной ваксой копытами.
— Ложитесь, гады, — слегка придя в себя, промолвил Василий Петрович, пытаясь выдернуть капроновую пробку, но тут обладатель гривы и копыт подскочил к Василию, вырвал бутылку у него из рук и, впившись длинными зубами, с характерным звуком выдернул пробку. Потом он запрокинул башку, разинул свою громадную пасть и с вытянутой руки вылил содержимое бутылки прямо себе в желудок, не делая никаких глотательных движений. После этого непарнокопытный засветился голубым и еще веселей пустился в пляс по Васиным коврам, а Вася, понурясь, пошел прочь из комнаты.
На Васиной тахте уютно спали детишки оборотней. Вася постоял над ними, повздыхал и даже поправил одеяло (он вообще любил детей), а потом вышел на балкон. Через открытое окно маленькой комнаты донесся голос самки:
— А я говорю, детей надо отдать на обучение к вампирам. Отличная специальность, хлебная, выражаясь фигурально. А практику смогут прямо на дому проходить, — и она ударила костистым кулаком в стенку Васиной комнаты.
Непарнокопытный крутанул ручку «Шарпа» и, кажется, пробежался по потолку. Сверху застучали:
— Товарищи, прекращайте, уже одиннадцать часов.
— Да у кого же это хулиганят? — спросили с третьего этажа.
— У Василия Петровича, — откликнулись во дворе, — а еще директор. Срамотища!
Вася подошел к телефону и обреченно крутанул диск два раза.
Наутро, переночевав в милиции, Василий понуро брел на работу, хрустя в кармане новенькой квитанцией на штраф за хулиганство. «Как же это они меня так ловко?» — недоумевал он. До сих пор обводил вокруг пальца он, и теперь чувствовал себя обманутым и поруганным.
Вспомнилось, как вошли два милиционера и высоченный парень с красной повязкой. Василий провел их в маленькую комнату, где самка оборотня, жутко фальшивя, уже пела колыбельную над спящими младенцами. Гости куда-то исчезли. В комнате было тихо и полутемно, уютно теплился розовый ночник, привезенный Васей из Прибалтики.
Прерывающимся от слез голосом она поведала, что муж вызвал милицию, потому что больше терпеть нет сил. Василий Петрович хоть и директор, а пьет, как грузчик, да к тому же еще и хулиганит. Не дает сушить пеленки в ванной, выкинул их столик с кухни, и вообще никакой жизни из-за него нет.
— Попрошу документы, — сказал парень с повязкой. и самец вынес два паспорта со штампами о прописке по Васиному адресу. Василий тоже сходил за паспортом.
— Скоро у Василия Петровича в магазине ревизия, — смущаясь, сказала самка. — Скорей всего, он сядет. Мы будем претендовать на освободившуюся площадь. Нас, как видите, четверо.
— Разговаривать научилась, — удивился Василий и сел в кресло.
— И вот так всегда, товарищи, — обиделась самка. — Оскорбляет постоянно. Унижает наше человеческое достоинство. Забрали бы вы его с собой, хоть одну ночь спокойно выспимся.
Василий зашел в свою комнату и там, среди неизвестно откуда взявшихся следов пьянки, отыскал пиджак и галстук.
— Я готов.
Уже сидя в своем кабинете, он вдруг почувствовал неожиданную легкость. «Ну, что же. Значит, меня посадят. Об этом они побеспокоятся, особенно эта, пучеглазая. Хоть здесь прояснилось. Квартирка моя тоже канула. Ладно. Отсижу свое и начну новую жизнь. Честную. Чтоб ничего не бояться и ни от кого не зависеть. Живет же Манефа».
В этот момент зазвонил телефон, и Вася вяло взял трубку. Звонила вторая жена.
— Сегодня зайду за халатом. Ты чего такой пришлепнутый? Чего-чего?
Вася, не в силах более сдерживаться, утирая кулаком обильные слезы и звучно сморкаясь, рассказал про оборотней. Жена захохотала, вселяя в его исстрадавшуюся душу надежду, что все не так ужасно, все поправимо.
