― Как вы запомнили ее?
― Он обшаривал карманы мужа… Это было совсем рядом… Я видела все это из окна…
― Успокойтесь, успокойтесь. И вспомните, где вы еще видели этого человека?
— Когда пришли немцы, меня спрятали хорошие люди. Наш сосед… Извозчик… Хинт… Меня спрятали в стенном шкафу… А они пришли… Искали евреев и коммунистов… Но подумать на Хинта не могли… Я бы и сама никогда не поверила… Хинт… Мрачный… Злой… Он даже не здоровался… а бурчал что-то… И вдруг… Они вышли… О чем-то — спросили Хинта… Этот, убийца, стоял совсем рядом… Я боялась, что закричу от страха…
― Хинт называл его по имени?
―Да… но я сейчас не помню.
— Потом вы встречались с этим человеком?
— Нет. Через несколько дней, когда все успокоилось, Хинт вывез меня к своей сестре, на лесной хутор. Там я пробыла до прихода наших.
— Спасибо. Вы очень помогли нам.
Соснин встал, протянул руку:
— Всего доброго. Сейчас вас проводят. Я думаю, что о нашей встрече рассказывать необязательно. Правда?
Берта Лазаревна закивала головой.
— Вот и хорошо.
Как только за ней закрылась дверь, Соснин вызвал своего заместителя Лембита.
— Яан Антонович, немедленно шифровку в Выру. Нужно найти и побеседовать с извозчиком Хинтом. Он называл по имени сегодняшнего покупателя. — Будет исполнено.
― А где Пальм?
― Он не докладывает мне.
― Ну зачем же так трагически..
― Товарищ Пальм ведет себя — странно.
― То есть?
― Он выяснил, что четыре человека могли сообщить о транспортировке груза, и не арестовал никого.
— Я думаю, что капитан Пальм разбирается с ними.
― С ними надо разбираться во внутренней тюрьме.
―Зачем же спешить?
― Это не поспешность, а стиль работы. Нельзя давать поблажки бандопособникам.
― Подозреваемый еще не преступник, Яан Антонович. Этому нас учит Дзержинский. До тех пор…
― Хорошо, — перебил Соснин зама, — об этом позже. Вы выяснили в отношении денег?
― Нет.
― Почему?
― Я допрашивал директора магазина.
― Не понимаю.
― Я хотел узнать, для кого он берег эти портсигары.
— Значит, так, — Соснин хлопнул ладонью по столу и внимательно посмотрел на этого аккуратного розоволицего человека в полувоенном френче.
Лембит никогда не носил штатского костюма. Он или ходил в форме, или в зеленом френче с отложным воротничком, носить который так любили многие руководящие работники. Это была не просто мода, не просто подражание. Нет. Френч символизировал большее. Он определял образ мыслей и стиль руководства. Он определял незыблемость убеждений его владельца.
— Значит, так, — повторил Соснин. — Директора — домой.
― А вы — к экспертам, пусть сравнят номера дензнаков, найденных в магазине, со списком Наркомфина.
Лембит прищурившись поглядел на Соснина. Нехороший это был взгляд. Непростой. Предупреждение жило в его сине-стальных глазах, последнее предупреждение. Не понимаете вы национальной политики, говорили они. Не понимаете. Ловить бандитов — это еще не все. Главная линия.
— Все, дорогой Яан Антонович, давайте работать. К концу дня жду результаты. Помните, данные из Выру очень важны.
В спортклубе пахло трудом. Потом пахло, канифолью и железом. Запах этот Эвальд почувствовал сразу, лишь только перешагнул порог тренировочного зала.
Тренировка баскетболистов заканчивалась. Несколько человек уже сидели на полу, устало прислонившись спиной к стене. Только у щита боролись за мяч четверо высоченных парней. Эвальда поразила беднота формы. Застиранные трусы, вылинявшие майки с надписью «Таллин», разношенные, заштопанные резиновые тапочки. Да, эти ребята резко отличались от сборной города, игру которой Эвальд видел в 1940 году. Не было ярких двухцветных рубашек, белых атласных трусов. Сорок пятый — не сороковой. Но главное, что у города была своя сборная, и, судя по газетам, играла она вполне прилично.
Только один человек в зале выделялся особой спортивной элегантностью — тренер. Он был в прекрасном двухцветном костюме и необыкновенно красивых кедах. Калле стоял на середине площадки; широко расставленные ноги словно вросли в пол. Он был очень на месте здесь, в этом зале. Профессионал. Мастер. Чемпион.
Мяч, ударившись о щит, резко отлетел на середину площадки и словно прилип к его внезапно поднятой ладони. Калле выбросил руку ему навстречу, неуловимо и точно. Еще секунда, безукоризненно сработали кисти, и мяч кручено и сильно ушел к щиту. Еще секунда, и он точно опустился в кольцо.
― Класс, — сказал Рудди. — Высокий класс.
― А где Магнус? — тихо спросил Эвальд.
— Вон, у щита. Тот, который отрабатывает дриблинг.
— Я выйду, а вы, Рудди, позовите его.
Магнус вышел в коридор, не остыв еще от игры. Руки его словно все еще держали мяч. Движения были стремительны и резки.
— Вы ко мне? — спросил он.
― Да, я из НКВД.
― Откуда? — удивленно переспросил Магнус.
― Из НКВД, — повторил Эвальд и поразился перемене, случившейся с этим огромным, широкоплечим парнем. Он словно съежился и даже стал меньше ростом.
― Я слушаю, — чуть запинаясь, начал он.
― Нет, Магнус, слушать буду я, — жестко бросил Эвальд, — а вы будете говорить о том, кому вы сообщили, что должны сопровождать в волость груз денег.
― Только тренеру.
― Вы говорили о деньгах?
― Нет. Я сказал, что меня посылают в командировку.
― Сказали куда?
― Да.
― Вы, кажется, комсомолец?
― Да.
― Кроме того, вы давали подписку о неразглашении служебной тайны. Так?
― Да, — чуть слышно ответил Магнус. — Но соревнования…
― Погибли ваши товарищи. Это вам известно. Похищены государственные деньги. Это известно вам тоже. Вспомните, при каких обстоятельствах вы сказали Калле о командировке.
― Я встретил его у входа в спортклуб и сказал, что еду в волость и не могу принять участия в
