работе… Может, выпили больше, чем нужно.
– На него, – кивнул Комов. – Машины они угонять умеют, это доказано. И универсал они угнали…
– С этим не поспоришь, – согласился Кулик. – Чтобы убить Самогорова, нужно было угнать машину. И с этим они справились, и с тем… И алиби у них нет, вот что интересно. Где они находились в момент убийства, никто не знает…
– А вот в Степаныча они стрелять не могли. Это факт…
– Что, если у них были сообщники?
– Я тоже думал об этом. Но кто?
– А кто омоновцев изображал? Хлыстов со компани. Вот с ними и надо работать.
– Ну а если это все-таки Боярчик?
– И его не стоит списывать со счетов… Кстати, он уже в Бутырке, – усмехнулся Степан. – Будем ждать результата.
* * *
«Не верь, не бойся, не проси». Хрестоматийный принцип тюремной жизни. Но как не просить о милости у блатной братии, когда камера переполнена так, что ягодицам негде упасть. На каждую шконку по две-три пары глаз, которые смотрят на тебя с тихой ненавистью, потому что ты своим присутствием уже потеснил всех и еще способен урезать драгоценную площадь у кого-то конкретно. Но «мужики» и «черти» молчат, потому что у них на роду написано «не высовываться». А блатные за столом режутся в карты, и нет им дело до Антона и его проблем. За спиной рюкзак, в двух руках матрас с бельем и одеялом. Некуда ему приткнуться, некуда бросить кости.
И все же его заметили.
– А эт че за чучело стоит? – спросил кривоносый шклявый коротышка, поднимаясь из-за стола.
Типичная босота – золотая фикса, цигарка, приклеенная к уголку губ, расстегнутая до пупа рубаха, на хилой груди наколотый тушью собор о трех куполах. Антон мог бы придавить его как клопа. Даже руки необязательно освобождать, чтобы сделать это; достаточно было провести удар ногой, чтобы упокоить его навеки. Но шклявого не пугает его физическая мощь, он сам вышел к Антону, чтобы нагнать на него страх.
– Где твое здрасьте? Ты че, крутой? – резко спросил уголовник – с присеста, раскинув руки.
– А-а, здорово, братва… – несмело произнес Антон.
– Какая братва? Кто для тебя братва? Может, менты для тебя братва? Ты вообще кто такой? – насел на него шклявый.
Его дружки скалились, наблюдая за развитием событий. И прочие обитатели камеры с интересом смотрели на зрелище. Какое-никакое, а развлечение…
– Антон я. Порываев фамилия.
– Да мне без разницы твоя фамилия. Кликуха какая?
– Порывай.
– Кто тебя крестил так, а? Кто тебя так звал, малыши из песочницы?
– Нет, пацаны…
– Какие пацаны? Из спецкласса для дебилов?.. Ты по какому разу на кич заехал? По первому ходу. Ты никто… А звать тебя… Братва, первохода крестить надо. Тюрьма, дай ему имя! – с шутовским пафосом потребовал шклявый.
– Недоумок! – крикнул один.
– Баран! – добавил другой.
Шклявый поднял руку, призывая к тишине.
– Недоумком тебя назвали и бараном. Недобараном ты у нас будешь. Понял?
– Не понял, – встал в бычку Антон.
Страшно было связываться с блатными, но и Недобараном стать не хотелось. Лучше уж по ребрам огрести, чем терпеть унижение.
– Он не понял! – возмущенно развел руками шклявый. – Он точно Недобаран, если не понял…
Антон не хотел так поступать, но все же решился. Резко выбросив вперед ногу, он с силой пнул шклявого в живот. Да так, что его, бедного, оторвало от земли и швырнуло на стол, из-за которого уже подорвалась блатная толпа.
Антон швырнул в противника матрац, приготовился защищаться. Он смотрел вперед, но не заметил, как некто подкрался к нему сзади, встал на четвереньки. Одного здоровяка он встретил кулаком в челюсть, но при этом шагнул назад и споткнулся о живое препятствие. И когда на него напрыгнул второй противник, он не смог устоять на ногах. Вся блатная рать набросилась на него. Антона накрыли одеялом, кто-то сел на голову… Били его сильно, но недолго. Связав простыней, сунули под шконку. Туда же затолкали его матрас и вещи.
– Пусть остынет пока, – сказал кто-то из блатных.
О нем вспомнили через час-другой. Развязали, позволили выбраться из-под шконки.
– А ты ничего, фраерок, с гонором, – добродушно сказал шклявый.
Казалось, он ничуть не обижается на то, что Антон едва не убил его.
– Можешь за себя постоять… Только ты должен понять, парень, что тюрьма сильней всякого быдла. И глупо с ней бодаться, ты меня понимаешь?
Антон молча кивнул.
– Хорошо, что понимаешь. Значит, не баран… Хочешь Порываем быть, будь. Только ты понять должен, что за беспредел у нас на хате спрашивают. Вот ты бучу замутил, а это косяк. Нельзя на хате шуметь без права. А у тебя прав нет… Но есть вариант, как исправить косяк. Менты вечером будут, разбор чинить начнут, спросят, кто шумел. Мы на тебя покажем, скажем, что наказали, тогда спроса с нас не будет. Сечешь фишку?
– Как накажете? – в страхе спросил Антон.
– Ты в армии служил?
– Да.
– Ну тогда не вопрос. Как вас там наказывали? Тряпку в зубы и на парашу, так?
– Ну, что-то в этом роде.
– Так и у нас. Дальняк до блеска начистишь, а мы тебе пока место здесь определим, – сказал шклявый, кивком головы показав на шконки, где ютились малоправные «пассажиры». – Зубную щетку не надо, это беспредел. Тряпку возьмешь, вода есть… Ну, чего стоишь? Давай шевели поршней!
Антон пожал плечами. В принципе не было ничего страшного в том, чтобы вычистить сортир. Сколько раз в армии ему приходилось это делать, и ничего. Со временем авторитетным человеком стал, в сержанты выбился…
За фанерной перегородкой в ближнем к двери углу он нашел грязную вонючую тряпку. Тазика не было, но можно обойтись и без него, потому что вода под рукой – текла из трубы над унитазом…
Работы были в самом разгаре, когда в камеру ввели очередного постояльца. Антон глянул на него – с интересом и в надежде получить скорую замену. Мужик был пониже ростом, поуже в плечах – уж ему-то шклявый спуску не даст.
И новичок посмотрел на него. Жестко, с холодным презрением в глазах, Антон невольно поежился, ощутив силу его взгляда. И невольно отвел в сторону глаза.
Шклявый не заставил себя долго ждать. И, конечно же, наехал на новичка:
– А где здрасьте?
– Кому здрасьте? – смерив его взглядом, злобно спросил он. – Морде ссученной?
– Че?! – взвился шклявый.
– Заткни пасть, Муля!
– Ты знаешь, кто я? – оробело спросил шклявый.
– Я все знаю. Я в законе, а ты – сука!.. Кто Рыжуна ментам вломил?
В паническом ужасе шклявый вжал голову в плечи, подался в сторону, чтобы найти себе место среди мужиков. Но кто-то столкнул его с места, и ему ничего не оставалось, как сеть на пол.
Блатные повставали со своих мест, с интересом и озабоченностью рассматривая новичка.
– Боярчик, – тихо сказал кто-то.
– В натуре, Боярчик. Законный…
– Ну, вот и хорошо, что знаете меня, – польщенно и вместе с тем угрюмо усмехнулся вор. – А теперь подвиньтесь…
Кто-то предусмотрительно убрал постель с лучшей, ближней к окну шконки, и Боярчик занял центровое место. Раскинул матрац, но ложиться не стал. Сел за стол, во главе угла, тихо завел о чем-то разговор. Братва слушала его, растопырив уши.
Антон закончил работу, тщательно вымыл руки и осторожно подошел к столу. Вор Боярчик поднял на него глаза и клином вбил в него взгляд.
– Тебе чего, чертила? – спросил он.
– Да это бычара тупорылый, – сказал кто-то из его нового окружения. – Тупил тут не в тему. Мы его сначала под шкон закатали, а Муля его потом на парашу опустил… Он теперь думает, что можно к мужикам…
– К мужикам? – презрительно хмыкнул Боярчик. – Ты, чертила, теперь шнырь позорный, твое место теперь на вокзале под шконкой… Или к петухам его сразу отправить. Он же за белое тело влетел…
– З-за какое белое тело? – чувствуя, как от страха отнимаются конечности, спросил Антон.
– За сейф лохматый… Менты его с бабы сняли, когда он ее лохматил…
Антон понял, о чем шла речь. И проклял в душе вора за то, что он слишком много знал.
– Ну, Муля в цвет попал, в натуре…
– Мулю потом размажем. А сейчас меня по этому лохмачу размаз интересует… На пальцах его опустить мало, нужен реальный контакт…
– Замутим, не вопрос.
– Я… Меня… Меня за убийство закрыли…
– Закрыли за убийство, – кивнул Боярчик. – А повязали за белое тело… Ты женщин насиловал и убивал…
– Н-нет, это неправда…
– Правда в моих словах, – хищно усмехнулся вор. – А ты никто, чтобы против меня говорить… За баб станком своим ответишь. А за то, что вора подставил, за это смерть. И умирать будешь ты долго и мучительно…
– Вора подставил? – возмущенно спросил кто-то из блатных.
– Да. Он меня подставил. Я по его душу к вам в хату заехал…
От страха Антон не чувствовал под собой ног. Он не понимал, о чем говорил вор, но точно знал, что живым ему из этой камеры не выйти.
* * *
На Порываева больно было смотреть. Загнанный в угол шакал не выглядел бы так жалко, как этот бугай. Затравленный взгляд, перекошенное от страха лицо, голова вжата в плечи.
– Что случилось, Порываев? – насмешливо спросил Степан. – Клопы заели?
Сватков уступил ему свое место за столом в помещении для допросов. Но ненадолго. Степан собрался довести Порываева до кондиции, а потом уже за дело должен был взяться следователь.
– Если бы клопы, – жалобно скривился парень. – А то змеи!
– Больно?
– Что больно? – пугливо вскинулся Порываев.
– Ну, змеи больно делают?
– Еще не делают… Но будут!.. Переведите меня в другую камеру, Богом прошу!
