— Моя думай, это мошки, — сказал он и затем добавил: — Моя сейчас его поймай.
Он подошел к елочкам и стал ловить мошек головной сеткой. Он махал ею до тех пор, пока убедился в бесполезности своих занятий. Геонка устал, он вернулся ко мне и в раздумье сказал:
— Моя первый раз такой посмотри. Не знаю, хорошо это или худо?! Солнце спускалось все ниже и ниже. Западный горизонт сделался багровым. Как только стало прохладнее, крутящиеся струйки исчезли. Возможно, что это были эфирные масла, которые собирались у верхних частей елей и пихт. Они поднимались кверху, приобретая вращательное движение. Через них преломлялись лучи вечерней зари, и от этого они казались темными.
А. И. Кардаков и орочи с работ вернулись, когда стало уже совсем смеркаться.
К утру следующего дня я почувствовал себя значительно лучше. С восходом солнца мы распрощались с нашим биваком, поплыли вниз по реке Цзаво и в полдень вошли в реку Дынми.
Западнее Сихотэ-Алиня и параллельно ему проходит очень древняя и сильно размытая горная складка, слагающаяся из метаморфических сланцев. Складка эта представляет собой первозданную земную кору и является той древнейшей осью, около которой впоследствии сложился современный Уссурийский край. На реке Дынми можно видеть прекрасные обнажения кристаллических сланцев. В местах обвалов образовались красивые гроты. Ниже их с правой стороны тянется высокий скалистый берег, состоящий из сильно перемятых глинистых сланцев, имеющих мелкоплитняковую или листоватую отдельность. Пласты сильно изогнуты, местами опрокинуты и даже поставлены наголову.
Там, где река Дынми прорезает их, образуется опасный порог; вода идет через него со скоростью 18 километров в час, бьется о прибрежные скалы, низвергается вниз пенящимися каскадами и в течение веков медленно, но непрестанно размывает мощные толщи сланцев, сложившихся миллионы лет тому назад. От шума воды на перекатах нельзя говорить обычным голосом, надо кричать на ухо друг Другу. Ниже русло реки завалено камнями и тоже на значительном протяжении представляет собой широкий порог, где вода идет с ропотом, как бы негодуя на природу, которая и тут хотела создать ей препятствия на пути к Амуру.
Около порога мы остановились в нерешительности. Как быть? Спускаться по каскадам опасно, а перетаскивать лодки с грузами через высокие скалы невозможно. Взвесив все «за» и «против», орочи решили рискнуть. Едва мы оттолкнулись от берега, как быстрое течение подхватило нашу утлую ладью и со скоростью курьерского поезда понесло на порог. Мимо мелькали кусты и деревья, росшие на берегу. Справа и слева из реки высовывались камни, обливаемые водой. Белая пена и волны окружили нас со всех сторон и точно бежали вперегонки с лодкой. Мы решились на отчаянный шаг, но другого выхода не было. Если бы со стороны какой-нибудь наблюдатель мог взглянуть на наши лица, он увидел бы их бледными, увидел бы плотно сжатые губы и широко раскрытые испуганные глаза. Лодка качалась, прыгала через каскады и накренялась то на один, то на другой бок. Вода заливала ее, но, несмотря на это, мы мчались вниз с головокружительной быстротой.
Орочи стояли на ногах и шестами отталкивались от камней, которые, как живые, вдруг появлялись из воды в непосредственной близости и как будто соперничали между собой в желании во что бы то ни стало преградить нам дорогу. У меня закружилась голова. Вдруг лодка сразу осела вниз. Холодный душ обдал меня с ног до головы и заставил вскрикнуть. Вслед за тем лодка выправилась, течение сделалось спокойнее, шум стал стихать, отодвигаясь куда-то назад. Только тогда я увидел, что сижу более чем по пояс в воде. Орочи свернули к берегу и подошли к галечниковой отмели. Они втащили немного лодку на камни и принялись берестяным ковшом выкачивать воду через корму.
Надо было отдохнуть и просушить намокшую одежду. Я воспользовался остановкой и пошел вдоль берега. Ниже по течению галечниковая отмель переходила в слои ила и песка, нанесенного водой. На них я заметил два свежих следа — тигровый и изюбриный и один старый медвежий. В это время я увидел Мулинка. Он шел и что-то внимательно рассматривал на земле. На лице его я прочел выражение тревоги.
— Амба хоктони (тигровый след)? — сказал я ему по-орочски.
— Посмотри сам, — ответил он мне и указал рукой на узенькую полоску на песке, как бы оставленную длинной щепкой. Быть может, это был след змеи или что-нибудь еще в этом роде. Я высказал вслух свои соображения.
— Тебе понимай нету, — ответил он мне и продолжал на Своем родном языке: — «Ыи сугала хоктони Багдыхе» (т. е. «Это след лыжи Багдыхе»).
Затем он громко крикнул, и тотчас отозвалось звучное эхо сначала спереди, потом сзади нас, потом опять далеко впереди, словно кто перекликался в тайге. Эхо прошло перекатами через весь лес и замерло где-то в горах. Мулинка стоял, повернув немного голову в сторону, приоткрыв рот и вслушиваясь в эти странные звуки. Когда последний отголосок замер, он торопливо пошел к лодке и что-то быстро стал говорить другим орочам. На лицах их тоже выразилась тревога. Они поспешно начали сталкивать лодку в воду и звать меня.
Через минуту мы плыли дальше вниз по реке Дынми. Тогда я начал расспрашивать их о причинах торопливого ухода от порога, который мы с опасностью для жизни, но успешно прошли на лодках. Из ответов туземцев я узнал, что Багдыхе есть маленький карлик. Он весь в волосах, даже лицо у него покрыто шерстью. Этот Багдыхе живет в лесу, где много скал, и устраивает эхо. Он делает так, что люди слышат свои голоса, которые повторяются вдали и возвращаются обратно. Орочи боятся «скал с эхом» и стараются обойти их стороной. Такие места легко узнать. Тут всегда летом и зимой есть следы Багдыхе. Он ходит на одной лыже. След его мы и видели около галечниковой отмели на песке.
Ниже порога русло реки Дынми во многих местах завалено камнями. Эти мелководные участки представляют собой широкие пороги, где вода идет шумливо, но сравнительно спокойно. Плавание на лодках здесь возможно, но нужно внимательно смотреть вперед. Не доходя 15 километров до устья, Дынми разбивается на протоки, забитые плавником.
Спускались мы довольно скоро и пока что благополучно. Иногда большая протока заводила нас в такой лабиринт, из которого можно было выбраться, только возвращаясь назад. Орочи часто останавливались и делали разведки. Они как-то угадывали, куда надо плыть: внешний вид протоки, быстрота течения и пена — ничто не ускользало от их внимания. Привычное ухо туземцев различало разные шумы воды впереди, и сообразно этому они принимали то или иное решение.
Чем больше мы удалялись от Сихотэ-Алиня, тем больше изменялся характер растительности. Ель, пихта и лиственница начали взбираться на самые вершины гор, а в долинах появились широколиственные леса маньчжурского типа. Теперь уже всюду встречался душистый тополь Максимовича. Стройные светло-серые стволы его имели толщину два-три обхвата на высоте груди. Тут же в сообществе с ним произрастал горный ильм — исконный обитатель первобытных лесов, еще не испорченных человеком. Казалось, будто кроны деревьев составляли особый слой воздушной растительности, покоящейся на прямых и ровных пепельно- серых стволах ильма и тополя. Там, вверху, среди переплетающихся между собой густо облиственных ветвей обитают четвероногие: рысь, куница, росомаха, белка, соболь — и птицы: филин, сова, ореховка, желна, сойка, поползень и дятел. По соседству с ильмом и тополем в лесной тени виднелся мелколистный клен с пятилопастными остроконечными листьями, уже начавшими краснеть. По берегам реки появилась спирея иволистная с мелкими цветами, сидящими на стебельках в виде розовых помпонов. Тут же росла сорбария обыкновенная — довольно высокий кустарник с узловатыми ветвями, перистыми листьями и с ароматными белыми соцветиями в виде пышного султана, на которых всегда держится много насекомых.
Ближе к воде рос бледно-зеленый бальзамин-недотрога — оригинальное растение с травянистыми стеблями и жирными листьями. Название «недотрога» оно получило оттого, что плоды его при малейшем к ним прикосновении лопаются с легким треском и разбрасывают семена далеко в стороны. Вейника тоже стало больше. Он рос вместе с полынью обыкновенной, листья которой издают приятный запах, если потереть их между пальцами. Полынь уже отцвела; большие метелки ее стали блекнуть и подсыхать. Отмели реки были декоративно украшены большими листьями знакомого нам белокопытника. Теперь он уже стал грубым и приобрел какой-то неприятный горьковатый привкус. Но самым красивым растением, невольно приковывающим к себе внимание, был папоротник страусопер, громадные листья которого действительно напоминали страусовые перья и вполне оправдывали данное ему название.
Целый ряд признаков указывал, что Анюй недалеко. Вдали во мгле виднелись горные хребты, которые
