Гермоген.
Звонок. Долгий, настойчивый.
– …Звон стоял от окраины к окраине. Так и звали: малиновый звон. А нынче едва-едва по одному храму в год восстанавливаем…
Снова помеха – два телефона сразу.
– …Ладно, что власть не торопится помогать. А то еще и мешать начинает.
Мэр сорвал звенящие трубки и с грохотом водрузил их обратно.
– Можно подробнее, владыка? Кто это вам мешает?
– Рашид Абдуллаевич, прокурор наш городской… – развел руками Гермоген. – Сколько раз я предупреждал его, что предам анафеме…
– За что? – опешил мэр.
Гермоген развел руками:
– Он считает, что священников пускают в тюрьмы неоправданно часто.
Потрясенный мэр моргнул и с грохотом поднял и опустил на рычаги еще две трубки.
– А кого же еще пускать, если не адвоката да священника?
Гермоген вздохнул:
– Прокурор говорит, священники мешают следственным действиям. Уж я ему объяснял, что спасение даровано не одним прокурорам…
Мэр, соглашаясь, кивнул.
– …что первым вошел в Царствие Небесное разбойник, что покаялся на Голгофе, а уж никак не Понтий Пилат.
Лущенко хмыкнул, но было видно: он согласен и с этим.
– Так он дал следователям прокуратуры указание не допускать священнослужителей в качестве общественных защитников! В отместку, что ли…
– Вы пытались что-нибудь сделать? – нахмурился мэр.
– Конечно, – закивал Гермоген, – сразу протест написал. А он, нехристь, отвечает, что церковь от государства отделена, вот и выполняйте, мол, Конституцию.
Лущенко озадаченно поднял брови и быстро глянул на часы:
– Я спрошу у Сериканова… он должен знать. Разберемся, обещаю.
Телефоны буквально разрывались.
– Да и это все еще терпимо, – взмахнул рукой Гермоген. – Он ведь строительство нового здания городской прокуратуры затеял! Вот где ужас!
Мэр непонимающе качнул головой:
– А в чем ужас-то?
Гермоген на мгновение замер и тяжело вздохнул:
– Земля-то эта святая, кровью политая. На этом самом месте храм Иоанна Предтечи стоял – до советской власти. Когда большевики надумали его снести, прихожане и служители внутри заперлись…
– И что? – застыл мэр и не выдержал – выдернул шнуры из розеток одним пучком.
Наступила полная тишина.
– Взорвали, – выдохнул Гермоген. – Вместе с людьми.
Ларьки
Уже в следующий миг Лущенко знал, что разберется с этим делом до конца. А митрополит оперся на посох и на кресло; вставая, расправил широкие полы черной мягкой рясы.
– Не смею больше задерживать, Игорь Петрович. И так я у вас отнял больше положенного времени.
Он поднял руку и совершил крестное знамение в сторону мэра. Благословил. Вышел из кабинета и величественно прошествовал к выходу из приемной. За ним поспешил помощник в одежде монаха или послушника.
Игорь Петрович проводил их взглядом и поймал себя на мысли, что с ним случилось дежавю. Именно так пришла и ушла председатель городского суда Егорина со своим незаметным помощником. Ей нужны были квартиры…
Мэр тряхнул головой. Сравнение было явно чрезмерным, и он прогнал глупую мысль прочь. Так случается: едва человек соприкоснется с духовной чистотой, со святынями, поговорит со священником, тут же ему Лукашка морду состроит – мысль дурацкую подкинет или глупость какую в голову занесет… Дверь мягко закрылась, и Лущенко почти бегом двинулся по коридору – в сторону зала заседаний. Он опаздывал на целых двадцать минут.
«Ничего… Роберт справится…» Положа руку на сердце, на плечи Сериканова легла самая грязная часть работы – завести аудиторию. Случись рассматривать этот вопрос в узком кругу собственно Совета, и его бы просто-напросто запороли. Но в аудитории всегда срабатывал закон стада, и голоса наиболее осторожных и вдумчивых просто тонули, терялись среди шуток и подначек. Собственно, это и было главной целью всякой массовости.
