— На скорости высохнет.
— Тогда сейчас.
Она отворила свою квартиру.
— «Зачем пришел?»— донесся скрипучий голос.
— Ката-Рика, привет! — засмеялся Проша и увидел и второго своего любимца, Краську.
Кот осторожно приблизился к порогу. Хвост его струился кверху, подрагивая, как дымовой столб, зеленые глаза вопросительно вскинулись на соседского мальчика, на его велосипед, украшенный цветными спиралями, прищепками и жужжалками. Изогнувшись, пышный хвост лег на пол. Краська уселся на коврик, так и не переступив порога.
Тася вернулась.
— Держи, — протянула она горделиво.
О, это был совсем неплохой трофей, тускло-золотистая пачка с оранжевой, как солнце, апельсиновой звездой. Это была вполне достойная награда. И зажав ее в кулаке, Проша подпрыгнул и рубанул им по воздуху, точно футболист, забивший победный гол. Клёво! Оле-оле-оле-оле!
И покатил байк к лестнице.
— Счастливчик, — вновь вздохнула Тася, — а мне до вечера сидеть, случай придумывать.
— Напиши про кота, как он пропал, а мы искали. Или про Ката-Рику что-нибудь, — подал совет Проша и загремел колесами вниз по ступенькам.
— А что? — приостановилась Тася. — Конкретно. Правда-правда, конкретно.
Замок ее двери тихонько щелкнул, а минуту спустя снизу донесся гулкий хлопок входной двери. И все стихло.
В мае Окаста подъезжал с Астрой к порогу школы. Вехов имел ухоженный европейский вид и растревоженные русские глаза. По дороге Астра, как могла, подготовила его, свежего человека, к встрече и работе с таким явлением как В-нс.
В-нс не задержался. Вдвоем они отошли в угол школьного двора, присели на изогнутую светло- зеленую скамейку, и беседовали так долго, что группа выходила в теплый майский вечер на широкое школьное крыльцо, оглядывалась: не освободился ли В-нс?
Наконец, собеседники поднялись.
Назавтра Окаста приехал к друзьям с подарками. Эти подарки каждому члену семьи были красивы, практичны, имели высокое скандинавское качество, потому что подбирала их его супруга, душа которой, далекая от метаний Окасты, с удовольствием принимала удобства европейского образа жизни. Они сели на кухне. Поодаль, в комнате с открытой дверью, Проша рисовал в альбоме фломастерами. Обняв гостя, Кир опрокинул с ним за встречу по «маленькой» и умчался. Астра разрезала пирог. Он был еще горячий, с румяной решеткой, в углублениях которой светилось абрикосовое варенье.
— Я бесконечно благодарен тебе, Астра, — говорил Окаста. — Как ты нашла такого человека?
— Случайно. О чем вы говорили?
— Я не могу передать личного; он просмотрел и меня, и мой род, сказав, что у меня врожденное умение работать. Но то, что он говорил о России, подняло мой дух. Он сказал, что Россия опережает в духовном развитии народы Европы и Америки, что наша страна еще в восьмом веке знала коммунизм, и сейчас стоит на перепутье: либо вернуться в тупиковый примитивный капитализм, откатившись на полторы тысячи лет назад, где застряли страны Запада, (уж мне ли не знать этого!), либо идти вперед, ведя за собою все человечество. Он сказал, что у России особое предназначение — восстановить утраченный когда-то «Золотой век» Земли. Во-от! Я предчувствовал это, и я счастлив. Где достать его книгу?
— Я тебе подарю. У меня две.
— Спасибо.
— Он взял деньги за свою работу?
— Разумеется. С тех пор как изобрели деньги, вопрос о вознаграждении решается сам собой.
— А скажи, тебе бы не хотелось остаться в Москве и позаниматься у него?
— Зачем? Я загружен им под завязку, и пока не отработаю, не появлюсь. Зато как отработаю, кто знает, что за горизонты откроются? Дальше пойду сам. Ножками, ножками.
— Браво, Окаста. К тому же через неделю он оставляет курсы.
— Что это означает?
Астра вздохнула, отвела в душе всплеск сожаления.
— Не берясь объяснять поступки В-нса, могу лишь повторить за ним, что просветительская миссия его завершается, и он приступает к работе на высших уровнях, увы, недоступных для нас.
Окаста внимательно слушал.
— Кто он, вообще? По жизни?
— Трудно сказать, — Астре было невесело. — Что он Сверхсовершенство — это ясно. Все, что он говорил нам на занятиях, со временем проявляется и насыщается еще большим смыслом. Для меня, во всяком случае. Как и то, что его необъяснимое Существо внушает страх и безумные надежды обычным людям. Кем бы он не был, кого бы не представлял — здесь, на Земле, он угряз в пещерном идолопоклонстве слушателей, стремящихся иметь его как защиту и спасение в земной юдоли.
Она прошлась до окна, отвела тюлевую занавеску, распахнула створки. Повеяло теплым майским утром. Ясно синело небо без единого облачка, как бывает только в мае, на яблоневых ветках распустились бледно-розовые цветы. Окаста внимательно следил. Вернулась, привычно прислонилась к выступу полочки.
— Он неустанно зовет ввысь, но здесь, где корни и булыжники, «лужи и грязь дорог» все вязнет в страхе, отчаянии, эротике. Очистные сооружения слушателей забиты тиной старых проблем, новые стекают поверху без отработки. Конечно, есть продвинутые ребята, не могут не быть, но без него иссякают и они.
Они помолчали.
— И другое, — Астра, наконец-то, высказывалась перед своим человеком. — Трудно быть богом вовсе не из-за жалости к человеку, как полагают фантасты, но по другим причинам. Во-первых, потому, что от него, светозарного, с его давлением светлоты — а это сокрушительная сила! — шарахаются в ощущении жгучей греховности и непереносимого самоуничижения, вроде убийственной неполноценности, лишающей всякой опоры внутри себя. Это большое страдание. За это и убить могут, не по злобе, но в стремлении избавиться от жуткого страха, от уничтожающей духовной энтропии.
— Уж и могут?
— Слава богу, нет. Но вспомни, Лука семь раз отмечает страх окружающих.
— Интересная мысль.
— И мало кто берется отработать самого себя, увидеть, что жизнь — это поле возможностей. Взлетных! Но куда там… Те, кто годами уповали и спасались в его щедрых лучах, еще выставят ему счет, как обманутые вкладчики, за несбывшиеся надежды, за потерянное время, за то, что ничему не научились. Каково светочу среди коптилок! И последнее. Оказывается, для общения со Сверх-совершенством необходима сложная система безопасности. Помнишь, как ты ушел один в тайгу?
— Было дело.
— Мог и пропасть в необъятном пространстве, не имей с собой карты и компаса. Здесь похоже. Чтобы не потерять себя в его присутствии, чтобы не перегорели твои предохранители, надо долго готовить себя, уровень за уровнем, под руководством помощников. Но его приближенные засвечены им и не способны к самостоятельному развитию.
— Ты не преувеличиваешь?
— Хотелось бы.
Окаста посмотрел на часы. Его самолет вылетал после обеда, пора было прощаться.
— Что сказать тебе, Астра, друг мой! Удивительна судьба с ее пересечениями. Мне понравились слова о том, что жизнь есть поле возможностей.
— В книжечку запиши, — улыбнулась она.
— Я понял и не забуду. Зато тебе… помнишь наш разговор? пора «отдавать», браться за серьезную работу. Или ты уже пишешь? Тогда успеха тебе и здоровья, двойного здоровья в твоем положении.
