– А потом?
– Посадят, надо думать. Но долго, понятное дело, не просидит. Кто она, и кто старуха Картошкина. Так, голь перекатная.
Даша задумалась. Мамашу было жалко, собственную мать тоже. Она размышляла: кого же больше? Так и не придя к конкретному решению, она переключилась на отца. Его тоже было жалко. Почему он такой неприкаянный? Мечется, себя найти не может. Да не только он. И остальные… Толик Картошкин, близнецы… Только мамаша твердо стояла на своих коротеньких ножках, в переносном смысле, конечно. Она точно знала: что и как. И вот теперь ее нет.
– Пойдешь смотреть? – спросил мальчишка.
– Куда? – не поняла Даша.
– Смотреть на тетку Картошкину.
– Чего на нее смотреть? Что я, ее не видела?!
Парень пожал плечами:
– Ну, как хочешь.
Даша пошла прочь. Теплый ветерок тихонько касался ее русых волос, и девушке казалось: некто невидимый нежно гладит по голове своей незримой лапкой. От этих прикосновений душа наполнялась светлой грустью. Теперь ей было жалко не себя и не конкретных людей. Сострадания требовал уже весь подлунный мир. Но почему, почему?! На этот вопрос, казалось, очень просто ответить. Да потому, что все сущее когда-нибудь исчезнет. Одно быстрее, другое медленнее. Но тогда, ради чего страдать? Так или иначе всех ждет один конец – смерть. А если смерть вовсе не конец? Если это только начало?
Даше стало немного не по себе от собственных мыслей. Казалось, кто-то посторонний вкладывает их в голову. До сих пор ни о чем подобном она никогда не думала. Мысли о смерти, конечно, приходили. Но это были детские мысли, наполненные примитивными страхами и отвратительными образами. Даше, например, часто представлялось, как ее тело, лежащее в гробу, пожирают жирные, белые черви. Но теперь она вдруг поняла: ничего ужасного в этом нет. Чтобы выжить – нужно питаться. А у каждого свой рацион. Корова щиплет травку, а червяк копошится в гниющей плоти. Возможно, с точки зрения червяка, нет ничего более отвратительного, чем поедание травы жвачными представителями фауны. Все относительно.
Занятая философическими размышлениями, Даша брела куда глаза глядят и очень скоро оказалась за пределами города, возле небольшой, заросшей боярышником балки, лежащей меж двух невысоких холмов. У подножия одного из холмов сочился из земли крохотный родничок, обложенный пестрыми камешками. Даша встала на колени перед родником, напилась холодной до зубной ломоты ключевой воды, а потом улеглась в зыбкой тени куста, на котором уже созрели красноватые ягоды. Она сорвала одну, разжевала, ощутив терпкий, вяжущий вкус, который ей не понравился. Сплюнув пережеванные ошметки, Даша улеглась под кустом, уставившись в бездонное небо. Было жарко, но в тени относительно терпимо, однако девушка вновь поднялась и разделась. Она бросила джинсы и майку на землю и упала поверх них. Сейчас одежки на ней всего ничего; только белые трусики, но людей вокруг не наблюдалось, и Даша чувствовала себя спокойно. Ветерок продолжал ласкать ее тело, касался стройных ног, узких бедер, маленьких, крепких, как недоспелые яблочки, грудей. Разморенная жарой и созерцанием пустынных небес, Даша незаметно для себя задремала. И привиделся ей сон… Даже не сон, а вроде как греза. Вот о ней стоит рассказать подробнее.
А привиделось следующее. Она, Даша то есть, лежит под кустом боярышника и вдруг слышит: кто-то идет. Шаги такие легкие и осторожные. Она приподнимается на локте, желая разглядеть, кто приближается, однако почему-то даже не пытается прикрыться, так и остается, считай, голая. Вначале, как в кино, вырастают ноги в джинсах и кроссовках, и она понимает: это Шурик. Он опускается на траву рядом с ней, почти касаясь тела. Даша ощущает горячую волну, медленно накатывающую и обволакивающую, и жара тут ни при чем. Голова идет кругом. Шурик осторожно дотрагивается до нее тонкими, гибкими пальцами, начиная от ямочки у горла, проводит их через ложбинку грудей, доходит до пупка… С кончиков пальцев как будто струятся электрические разряды, которые заставляют тело вздрагивать и извиваться от наслаждения. Пальцы спускаются все ниже. Ее дыхание делается частым и прерывистым. Ладонь заходит за край трусиков, касается шелковистого руна… Вот он желанный и страшащий миг! Но рука вдруг убирается.
– Нет, нет! – в исступлении бормочет Даша. – Я хочу тебя!
– Хотеть мало, – возражает Шурик. – Нужно любить.
– Люблю…
– Сама же знаешь, что это не так. Ты просто поскорее желаешь стать взрослой. Не спеши. Все еще впереди. Я пришел не за этим. Ты получишь неизмеримо большее, чем удовлетворение плотских позывов. Ты получишь…
Тут Даша очнулась. Тень над головой исчезла. Солнце переместилось, и теперь она лежала на самом пекле. Голова немного побаливала, а трусики внизу были мокрыми. Девушка встала, оделась, потом опять напилась из родника и пошла в город.
Начинало понемногу смеркаться. Солнечный диск стал клониться к западу. Тени удлинились, небеса порозовели. Вороны и галки, дремавшие в ветвях нескольких высоченных тополей, росших неподалеку от кладбища, снялись с насиженных мест и полетели к реке. Даша проводила их взглядом. Хорошо быть птицей. Куда хочешь – туда и летишь. «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда… – неожиданно пришло в голову. – Как там дальше? Целый день она летает то туда, а то сюда… – Даша засмеялась. – Наверное, и у пернатых имеются свои проблемы. Летом хорошо – еды достаточно для пропитания, а зимой? Только вороны и галки, кажется, улетают на юг. Но воробьи-то не улетают! Им приходится хуже всех. Хотя воробей – птица пронырливая. Находит пищу в любое время года».
Размышляя об участи пернатых, Даша незаметно подошла к картошкинскому подворью. Кроме кое-как восстановленного забора, тут не замечалось никаких изменений. Дом был по-прежнему перекошен, и проникнуть внутрь казалось невозможным. От сарая остались одни головешки. Зато посреди двора на табуретах стоял гроб.
Даша протолкалась сквозь толпу и оказалась совсем рядом с ним. В гробу лежала мамаша. Одна сторона ее головы, та, где пулей выбило глаз, была перевязана, но в целом лицо сохраняло свойственное ей строгое и решительное выражение, а повязка и вовсе добавляла нечто зловещее. Казалось, мамаша вот- вот встанет, окинет свое воинство гневным взглядом и пойдет крушить лиходеев и мздоимцев. Меж пальцев скрещенных на груди рук теплилась свеча, и пламя ее непрерывно подрагивало и колебалось. Возле гроба понурился Толик, а рядом с ним пребывали близнецы-неразлучники. Физиономии троицы, хотя и мрачные, особой скорби не выражали. Скорее они были свирепы и жаждали мести. На Дашу троица не обратила никакого внимания.
«Что-то не так, – подумала девушка, вглядываясь в мамашу. – Точно не так».
– Гроб-то на развалинах дома нашли, – услышала она у себя за спиной вкрадчивый шепот, в котором, однако, слышались нотки страха. – С кладбища, говорят, приплыл во время ливня. И табуретки при нем имелись.
– Удобно, ничего не скажешь, – отозвался с насмешкой другой голос. – И ребятам полегче. Расходов меньше.
– Это точно, – прозвучал прежний шепот. – Сейчас отволокут Дарью Картошкину на кладбище, а потом вотрут как следует. Вот и все расходы!
«Не так и не то», – продолжала мыслить Даша, не обращая внимания на гадкие речи. И вдруг она поняла, что нужно делать. И делать без промедления, а то будет поздно. Картошкину можно оживить!
И, странное дело, перед взором Даши, словно нарисованные на учебном плакате, предстали внутренние органы мамаши. Причем девушка без особых усилий могла разобраться в исправности каждого органа. Тело, конечно, изношенно и имеет повреждения. Вон, и глаз выбит. Но в целом оно в относительном порядке. Как старые часы-ходики, которые нужно только почистить и смазать, и они вновь заработают. А из нутра вылезет кукушка и прокукует – который час. Остается только качнуть маятник. Но это-то как раз самое трудное. Нужно знать, как его качнуть.
Девушка закрыла глаза и сосредоточилась, чувствуя, что способна это сделать. Она не знала, откуда и как пришло это знание, но была уверена, что все получится как надо. Даша приблизилась к изголовью и положила маленькую прохладную ладошку на лоб старухи. Мертвецкого холода она не почувствовала, и это обстоятельство обрадовало ее.
