ОТКРОВЕНИЯ РОССИЙСКИХ ПСИХИАТРОВ
До опубликования Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», принятого 18 октября 1991 года, в котором впервые предан гласности факт наказания людей за их политические воззрения средствами карательной психиатрии, ни бывшее руководство СССР, ни его правоохранительные органы, ни облаченные высокими официальными должностями эскулапы ничего подобного не признавали и в прения с оппонентами не вступали, сколь искусно ни пытались их втянуть в таковые.
И по сию пору Минздрав демократической эпохи государства Российского предпочитает не распространяться широко на эту весьма деликатную тему.
Изредка в средствах массовой информации отдельные сановники психиатрических учреждений, вынуждаемые велением времени, комментируют с разного рода оговорками и недомолвками сей не очень приятный им вопрос, порой противореча друг другу.
Например, бывший директор Государственного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского (бывший зловещий ЦНИИ судебной психиатрии им. проф. Сербского — вотчина чекистской опричнины), милая женщина Т. Дмитриева убеждала в 1995 году многочисленных читателей еженедельника «Аргументы и факты» в том, что люди, осужденные по так называемым антисоветским статьям УК РСФСР (70-я и 190-я), все-таки в основном имели психические расстройства разного уровня. Ей жаль до слез диссидентов, этих чрезвычайно странных людей, система нравственных ценностей которых, основывавшаяся на приоритете убеждения даже над жизнью, не совпадала с системой ценностей врачей-психиатров, пытавшихся спасти до сумасшествия принципиальных интеллигентов от тяжелого лагерного труда в стенах психиатрических больниц. Более лукавой главной российской судебно-психиатрической экспертши, видимо, нет на всем белом свете!
Бывший главный психиатр всего СССР А. Чуркин как-то заявил журналисту Л. Елину, что в своей практике не удосужился встретить заведомо здорового человека, которого бы врачи-психиатры признали психически больным, да еще за политические убеждения. Ну были мелкие осечки, когда в ряде случаев психиатры переусердствовали (то есть допустили так называемую гипердиагностику). На нормальном языке это означает, что выраженность, тяжесть имевшихся психических расстройств была меньше, нежели оценивалась некоторыми врачами-экспертами. Так с кем не бывает! Даже если вторгаешься в заповедную душевную сферу Божьего создания.
По мнению Чуркина, врач-психиатр тоже человек и не всегда может противиться общественному сознанию.
Еще чуть позднее, в 1991 году, все тот же Чуркин утверждал, что в процессе глубокой перестройки психиатрической помощи в СССР обнаружить достоверные факты использования психиатрии в политических целях ему не удалось. Единичные же факты нарушений правил первичного обследования больных, госпитализации в психиатрических стационарах — это вовсе не политика, а издержки производства.
Логика рассуждений Чуркина достойна Книги Гиннесса. Он считает: замечательно, что в СССР антисоветская пропаганда и антисоветская деятельность относились к разряду особо опасных преступлений. И вот почему. Все лица, привлекавшиеся в этой связи к уголовной ответственности, направлялись на судебно-психиатрическую экспертизу, что и позволяло среди них выявлять психически нездоровых субъектов и тем самым ограждать наше «прекрасное» социалистическое общество от больных людей на их же благо. Ну что вы хотите от советских врачей-психиатров, воспитанных на идеях марксизма-ленинизма! Можно ли было, по их мнению, не считать шизофрениками тех, кто чрезмерно увлекался философией да еще предлагал собственные концепции переустройства государства?
По Чуркину, советская власть и психиатрия рука об руку работали над нравственным и душевным обновлением некоторых членов общества: первая выявляла людей с политическими вывихами в мозгах, а вторая проявляла гуманность, спасая их от тюремных и лагерных невзгод, и терпеливо врачевала их психику.
А вот почитайте высказывания еще одного златоуста из когорты психиатров-«сербцев», В. Котова: «Те, кто обвиняет нашу психиатрию в прошлых политических злоупотреблениях, подменяют понятия «приговор» и «принудительное лечение». Считается, что, если бы психиатр не направил того, кто в прошлом назывался политобвиняемым, в больницу, его бы освободили, забывая, что ему инкриминировали так называемые политические статьи УК.
Получалось так: когда деяние доказать было легко, тогда особой нужды в психиатрах не испытывалось — человека можно было просто осудить по соответствующей статье. Когда же обвинение выносилось с натяжкой, а органы безопасности всячески старались изолировать этого человека от общества, тогда его отправляли на судебно-психиатрическую экспертизу, чтобы по возможному признанию его невменяемым применить к нему принудительные меры медицинского характера.
Спросите, к примеру, Буковского, где ему было лучше — в психиатрической больнице или в лагере?» (Правда. 1994.14 июля).
В. Буковский на этот вопрос ответил недавно своей книгой «Московский процесс». Я рекомендую «заступнику» бывшего диссидента внимательно почитать главу «Психиатрический ГУЛАГ», который вполне мог быть построен в 90-е годы, не развались СССР в одночасье в Беловежской пуще.
Если верить «откровениям» вышеупомянутых авторов, то вырисовывается прелюбопытнейший исторический парадокс: главный центр судебно-психиатрической экспертизы, кормившийся на деньги своего грозного работодателя — КГБ, используя мало кому понятную профессиональную специфику, на свой страх и риск мужественно противостоял рыцарям плаща и кинжала, уводя от заслуженного наказания ярых контрреволюционеров, объявляя их невменяемыми. Таким образом, бывшие «сербовцы» не порицания заслуживают, а горячей похвалы.
Жаль только, что основоположник карательной психиатрии, маститый академик Г. Морозов, нынешний простой советник ГНЦ им. Сербского, а по сути что ни на есть настоящий его директор, не посоветовался с Котовым и Чуркиным и несколько разрушил нарисованную ими почти идиллическую картину советской судебной психиатрии. Никогда прилюдно не распространявшийся о своих закулисных неприглядных делах эксперта-психиатра, он вдруг решается бросить лукавый взгляд на историю карательной психиатрии: «Человек, душевнобольной, написал листовку, в которой критиковал существующий строй. Был привлечен к уголовной ответственности и направлен на судебно-психиатрическую экспертизу. Признанный невменяемым, в соответствии с существовавшей инструкцией, направлялся на принудительное лечение в спецпсихбольницу. Если это называть карательной психиатрией, то да, так было, но психиатры сделать ничего не могли» (Совершенно секретно. 1996. № 1). В общем, тривиальное дело, и что в нем трагического находит корреспондент уважаемого ежемесячника?
Честным в этом вопросе, но в то же время желающим сгладить дурное впечатление от неприглядных исторических фактов использования психиатрии в карательных целях хочет выглядеть профессор московского НИИ психиатрии Ю. Полищук. Ему сдается, что ставившийся в недавнем прошлом диссидентам диагноз «вялотекущая шизофрения» вовсе не порождение карательной советской психиатрии. Это дьявольское открытие швейцарского психиатра Э. Блейера, перенесенное на советскую почву академиком А. Снежневским. Он и не знал, чем это обернется для «непослушных» советских людей. «Вина» академика заключалась в том, что он жил и работал в тоталитарном государстве, спецслужбы которого использовали психиатрию для наказания политических строптивцев.
Полищук считает, что среди диссидентов были как совершенно здоровые психически люди, так и люди с психопатическим складом, прежде всего паранойяльным. Были и люди с вялотекущей шизофренией. Но вот изолировать их от общества в психиатрических больницах причины не было (см.: Аргументы и факты. 1995. № 38). Для чего тогда сентенции о людях с психопатическим складом, о вялотекущей шизофрении? Опасное с исторической точки зрения и текущего политического момента рассуждение. Страшно подумать, сколько «отцов нации» из партийно-советской верхушки да и из нынешних претендентов на вершителей
