женщин, после установления личности, был водворен в камеру. Фамилии и адреса остальных тоже были записаны, после чего их отпустили, и в дежурке, где только что стоял гвалт, похлеще базарного, наконец наступила тишина.
— А где голова? — спросил вдруг Апполонова дежурный. — Придется вам, мужики, прогуляться.
И патруль снова отправился в парк. По дороге решили, кто выполнит операцию. Ивану Худоешко, как самому молодому, пришлось раздеться на берегу канала, что тотчас собрало толпу любопытных. Трижды нырял он, пока отыскал мраморную голову. Она была в сопровождении свиты гуляющих в парке граждан торжественно доставлена в Петродворцовый РОМ как вещдок.
А через два с половиной-три часа прибыла «делегация» из горкома КПСС, прокуратуры, УВД Ленинграда и начался допрос с пристрастием дежурного по отделению Немытько, его помощника Апполонова, Худоешко, Работягова, Латышенкова, Урбана. Причем «делегатов» не интересовали факты — они обвиняли. Обвиняли их в избиении задержанной и доставленной в дежурную часть пьяной компании горкомовско-обкомовских оболтусов. После «разбирательства» они да своих черных машинах с цифрами «66» в номерах, которые не имеет права останавливать ГАИ, укатили, увозя и балбеса, изуродовавшего произведение искусства — народное достояние. Но, очевидно, вверху лучше знали, что и какому народу дозволено…
Позднее, в ходе следствия, загадочным образом исчезли объяснения граждан, помогавших задержать «детишек» ленинградской партноменклатуры. Но опытный опер Федор Апполонов тогда же переписал их адреса в свой блокнот, что в дальнейшем сказало ему неоценимую услугу: только благодаря этому его не уволили из милиции и не осудили. Следствие умышленно затягивалось. Рапорта работников милиции совершенно не брались во внимание и рассматривались как «показания заинтересованных и крайне недобросовестных свидетелей и сотрудников милиции одного райотдела».
Искалеченную мраморную даму оценили в восемь тысяч рублей и через полмесяца на ее месте появилась другая, очень похожая на прежнюю. И тоже старой работы. Мраморную голову увезли в Ленинград, где она и исчезла навсегда…
Мы с Шафраном еще ничего не знали о майских событиях в Нижнем парке, а, оказывается, они коснулись и нас. Уже девятого мая был подписан приказ о нашем откомандировании в Петродворцовый РОМ, так как местный кинолог, лейтенант милиции Федор Апполонов был отстранен от работы «за нарушение социалистической законности» (в чем заключалось это «нарушение», читателю уже известно).
Мои знакомые дворники
— Милиция! Это старший дворник говорит. Тут у торгового ларька замки поломаны…
— Где ларек?
— На углу Красного проспекта и улицы Аврова. Поняла… Жду.
Повесив трубку, дежурный по Петродворцовому РОМ, старший оперуполномоченный, капитан Владимир Урбан сказал, чтобы мы с Шафраном быстро собирались. Это заняло две-три минуты, и мы втроем отправились на место происшествия. На календаре — 6 ноября 1960 года.
Вообще, будь моя воля, я бы издал указ об обязательном обучении всех российских дворников «Азбуке криминалиста». Времени на это много не потребуется, а польза была бы громадная. К чему это? А к тому, что едва мы подошли к торговой палатке, работавшей от ресторана, сразу выяснилось: применить способности Шафрана не удастся. Первоначальная обстановка была полностью нарушена собравшимися возле палатки четырьмя дворниками и сторожем ресторана. И ругать их было уже бесполезно…
Неизвестные учинили в палатке погром, и не столько украли, сколько нашкодили. Обычно так поступают подростки. С полок сброшены коробки с шоколадом и конфетами, печенье и вафли. На полу и на прилавке — пролитый коньяк, шампанское и другие вина. Многие бутылки без пробок — отпита половина, треть или четверть, в горлышки некоторых всунуты ветки от веника, что валялся на полу. Халат продавца разорван пополам… Капитан принялся за составление протокола осмотра места происшествия, а я пригласил четырех дворников в качестве свидетелей и понятых.
Было очень холодно, за двадцать градусов. Хотя Урбан возражал, я решил на свой страх и риск угостить задубевших от мороза женщин остатками коньяка. В палатке нашлись и стаканы. Подняв один из них с пола, я вымыл его коньяком из открытой бутылки и сказал Урбану:
— Торгаши из ресторана все равно спишут на воров больше, чем они украли, нашкодили и испоганили. А остатки коньяка и вина еще и продавать в розлив начнут…
Выпили наши подмерзшие понятые с удовольствием, закусив шоколадом, тоже с пола. Быстро разрумянились. До этого угрюмо молчавшие — начали шутить, смеяться. А самая молодая спросила у меня:
— Можно взять шоколада и конфеток своим детям?
— А вот это уже будет называться кражей, — объяснил я. — И так, угощая вас, я нарушил закон.
— Тогда хоть выпили бы с нами чуток, для сугрева, — предложила старший дворник. — Нарушать — так вместе!
Шафран все это время лежал в дальнем углу палатки на телогрейке продавца, внимательно наблюдая за происходящим.
— Мы с ним на работе, — сказал я, кивнув в сторону СРС, — нам выпивать нельзя. Пока мы тут сидим, может произойти или уже произошло более серьезное преступление. И нам с ним придется немедленно туда выехать. И быть как стеклышко…
Сторож ресторана, который не уберег палатку от разграбления, был пьян и сказал лишь, что все начальство живет в Ленинграде. Но никто из них так и не появился, а у сторожа даже телефона директора не было. Дворники расписались в документах, разгромленную палатку опечатали.
Спустя некоторое время были установлены восемь подростков, участвовавшие в этой и еще одной краже. Там они подобрали ключ к ларьку, где также интересовались в основном конфетами, шоколадом, печеньем да лимонадом… Шафран не позволил им уйти от наказания. Все они были из интерната для трудновоспитуемых.
Встречая меня в Петродворце, дворники «угощавшиеся» в торговой палатке, вежливо здоровались и вспоминали о том происшествии. И я иногда вспоминаю этих работящих женщин, вытесненных из родных деревень глупой политикой, выполнявших вручную тяжелую работу, особенно зимой на уборке снега, никогда не пробовавших хорошего вина и редко покупавших детям лакомства…
СРС «принимает парад»
Где мы только ни побывали с Шафраном за время совместной службы. Попадали не раз и в солдатские казармы.
26 апреля 1961 года нас снова вызвали в воинскую часть. Причем не очень надеясь на нашу помощь. А случилось тут вот что: ночью сняли все колеса у автомашины «ГАЗ-69».
Шафран быстро развеял сомнения скептиков. Взяв след от «разутой» машины, вскоре привел на второй этаж казармы. И замер у дверей. Пущенный затем на обыск местности — обнаружил за забором части все похищенные колеса.
— Ну, а может ваш Шафран указать конкретно, кто это сделал? — спросил командир, с любопытством и уважением поглядывая на собаку.
— Если вы доверите ему «принимать парад», — сказал я.
— Действуйте! — после некоторого раздумья ответил подполковник.
По моей просьбе личный состав построили на плацу в три шеренги, в каждой — по тридцать человек, интервал между шеренгами — пять метров. Перед началом выборки я обратился к солдатам:
— Сейчас служебно-розыскная собака по запаху, сохранившемуся на этих колесах, будет искать среди
