Операция 'Трест'. Советская разведка против русской эмиграции. 1921-1937 гг.

Газету немедленно закрыли. Редактора и его заместителя пригласили погостить на Лубянку, где долго и с особым пристрастием узнавали: кто автор навета на революцию? Журналисты сопротивлялись недолго и предпочли рассказать все, что знали. Во многом благодаря их показаниям через два месяца удалось арестовать более ста членов савин-ковской организации в Москве. В том числе почти всех подпольщиков из числа латышских стрелков. Еще больше заговорщиков было арестовано в Казани. Все были расстреляны в кратчайшие сроки. Но многократно воспетые самим Савинковым методы конспирации в этот раз все же принесли желаемый результат. Почти все лидеры союза ареста избежали. Все же у него была удивительная интуиция. Он покидал конспиративные квартиры за полчаса до того, как туда врывались чекисты. Одно время Савинков прятался даже в английском консульстве, потом решил убраться подальше от неспокойной Москвы. В Казань. Сам он потом отозвался о тех днях такими строчками:

Когда безгрешный Серафим

Взмахнет орлиными крылами,

Нетленный град Иерусалим

Предстанет в славе перед нами. Смарагд, ияспис, и берилл... Богатствам Господа нет счета, И сам архангел Гавриил Хранит жемчужные ворота. Ни звезд, ни солнца, ни луны... Нетленный град — светильник Божий: У городской его стены Двенадцать огненных подножий... Но знаю: жжет святой огонь, Убийца в храм Христов не внидет: Его истопчет бледный конь, И царь царей возненавидит.

Но даже не вынужденный отъезд из златоглавой расстраивал Савинкова. Гораздо более огорчительно было то, что французы отказались финансировать его до тех пор, пока не увидят реальных результатов работы. Их можно было понять. Летом 1918 года началось масштабное наступление немецких войск на Париж. Положение города было критическим. В этой ситуации помочь могла Россия, если бы она снова вступила в войну. Однако сделать это можно было только после свержения большевиков. Савинков немедленно взялся разрабатывать план вооруженного восстания. Члены «Союза защиты Родины и Свободы» должны были выступить в Москве в первых числах июня. И хотя затея могла иметь неплохие шансы на успех, Савинков вскоре передумал. Он посчитал, что даже при победе в столице город оказался бы во вражеском кольце и население Москвы было бы обречено на голод. А это привело бы мало того что к стратегическому поражению, так еще и к укреплению власти большевиков.

Савинков немедленно разработал новый план. Согласно ему, восстания должны были пройти в городах вокруг Москвы: в

Ярославле, Казани, Рыбинске, Костроме, Муроме, десант союзников должен был, высадившись в Архангельске, нанести главный удар через Вологду на Москву. В дальнейшем, взаимодействуя с войсками самарского комитета Учредительного собрания, восставшие планировали с севера и востока штурмовать столицу. Последним этапом в случае успеха всей операции должно было стать объявление войны Германии.

В ночь на 6 июля 1918 года 120 членов «Союза защиты Родины и свободы» и сагитированный ими броневой дивизион подняли восстание в Ярославле. В городе находились крупные военные склады, и восставшим удалось быстро вооружить большинство антикоммунистически настроенных людей. Тут же было опубликовано обращение, написанное заранее:

«Объявляю гражданам Ярославской губернии, что со дня опубликования настоящего постановления в целях воссоздания в губернии законности, порядка и общественного спокойствия:

1. Восстанавливаются повсеместно в губернии органы власти и должностные лица, существовавшие по действовавшим законам до октябрьского переворота 1917года, т.е. до захвата центральной власти Советом Народных Комиссаров, кроме особо установленных ниже изъятий.

2. Признаются отныне уничтоженными все законы, декреты, постановления и распоряжения так называемой «Советской власти», как центральной в лице Совета Народных Комиссаров, так и местных в лице рабочих, крестьянских и красногвардейских депутатов, Исполнительных Комитетов, их отделов, комиссий, когда бы и за чьей бы то ни было подписью означенные акты не были изданы.

3. Упраздняются все органы означенной «Советской власти», где бы в пределах Ярославской губернии они ни находились и как бы ни именовались, как коллегиальные, так и единоличные...»

Правая рука Савинкова полковник Перхуров объявил себя

главнокомандующим Северной добровольческой армией и губернатором Ярославской губернии. Было арестовано около двухсот самых видных большевиков, нескольких расстреляли. И хотя восставшим удалось создать из крестьян несколько полков, через пятнадцать дней превосходящие силы Красной армии подавили восстание. В своих воспоминаниях генерал-майор Гоппер с горечью писал: «Меня иногда мучают угрызения совести за эти страшные и ненужные жертвы, принесенные на алтарь Ярославля, и я нахожу некоторое утешение только в том, что я не был инициатором этого дела, а лишь исполнителем, не бывшим в состоянии изменить хода событий. Но нельзя отрицать и того, что Ярославль почти в течение месяца сковывал у большевиков руки в важном стратегическом узле, притягивая их слабые в то время силы. Нас, уцелевших участников ярославских событий, это заставило изменить свои взгляды на многие факты и явления, которые мы раньше неверно оценивали. О том, как кончилась ярославская трагедия, я слышал уже впоследствии в Уфе и в Сибири от товарищей, которым удалось уйти из Ярославля уже после его сдачи и которые отчасти были свидетелями ужасов, творивших там красными вопреки данным обещаниям и гарантиям при условиях о сдаче».

7 июня началось восстание в Рыбинске. Отряд из четырехсот человек вел в бой сам Савинков. Но местная ЧК заранее знало о мятеже, и все попытки захватить артиллерийские склады в городе были отбиты. После двухдневных боев восстание захлебнулось. Итогом авантюры Савинкова стали массовые казни эсеров, нейтральных обывателей, арестованных ранее членов «Союза защиты Родины и свободы». Большевики не собирались церемониться с врагами революции. Вот лишь один из приказов чрезвычайного штаба Ярославского фронта: «Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение двадцати четырех часов со дня объявления сего оставить город и выйти к Американскому мосту.

Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться участниками мятежников. По истечении двадцати четырех часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, предателями и врагами революции рабочих и беднейших крестьян».

Об этом Савинков старался не думать. Все мысли его занимало очередное предательство союзников. Войска Антанты мятеж не поддержали — не хватило у них сил, поэтому он решил на время приостановить мятежи с целью срывания Брестского мира. В отчаяние от срыва восстания, которое готовилось полгода, Савинков бежит в Сибирь, где совершает полный театрального фарса жест — записывается рядовым в каппелевские части. О том, насколько это было серьезное приобретение для белого Движения, вспоминал уже в эмиграции полковник Вырыпаев: «Когда Савинков и я сидели около лавки, ко мне привели грязного 16-летнего красноармейца мои смеющиеся над ним добровольцы. Он от страха заливался горькими слезами. Среди приведших его был мой большой приятель и друг по коммерческому училищу Л. Ш., который сказал: «Господин командир (чинов у нас тогда не было, обращались по должности), разрешите этого парнишку отшлепать. Он убежал от матери и поступил в красные добровольцы». Я ему разрешил, так как хорошо знал, что доброволец Л. III. ничего страшного парнишке не сделает. Он скомандовал красному вояке снять штаны и лечь на бревно и дал ему несколько шлепков, приговаривая: «Не бегай от матери, не ходи в красные добровольцы/» И добавил: «Вставай и иди к своим и скажи, что мы никого не расстреливаем». Красный вояка, застегивая на ходу пуговицы штанов, быстро побежал к бронепоезду, крича: «Никому ничего не скажу!» — и скрылся за плетнями огородов.

Наблюдавший эту картину Савинков, обращаясь ко мне, сказал: «Эх, Василий Осипович, добрый вы человек — что вы с ними цацкаетесь? Расстрелять эту сволочь, да и дело с концом. Ведь, попадись мы с вами к этим молодчикам, они ремнями содрали бы с нас кожу. Я только что бежал от них и видел, что они делали с пленными...»