- 1
- 2
податливым.
Яков Мягкий превратился в одеяло.
У Якова Мягкого был единственный родственник — троюродный брат Шафрон Проныра. Когда он узнал, что Яков пропал, так незамедлительно приехал к нему в гости; осмотрел его жилище и был очень разочарован, когда обнаружил, что единственная вещь, которую можно продать — это постель.
Правда, когда Проныра узнал, сколько эдакая постель стоит, он присвистнул, рассмеялся и долго потирал свои узкие, поросшие синим мхом ладошки. А когда он выяснил, что мягчайшее, розовое одеяло, которое исходило приятнейшим теплом, не входит в стандартный набор — Проныра смекнул, что с людей тёмных можно содрать втридорога.
И вот тогда Шафрон Проныра разразился затяжным басистом хохотом классического злодея.
Тёмный человек нашёлся, и этим тёмным человеком волей случая оказалась Алла Неблоха.
Кстати, с Аллочкой, после памятного визита к Якову Ильичу Мягкому, приключилась большая беда. Вернулась она к себе домой, и среди ночи была разбужена сильнейшим жжением на лице. Бросилась к зеркалу, да как завизжит! Всех соседей перебудила, дура! Оказывается, всё её лицо облепили разросшиеся, наполненные её кровушкой блохи. Живым ковриком шевелились и жалили, жалили. Она их срывала, а они снова на неё прыгали; она их давила, а они не давились.
Как была, в лифчике, в больницу побежала. Там её сморщенный старичок ветеринар осмотрел, побрызгал чем-то вонючим, и подохли все блохи, и осыпались. Посмотрела Аллочка Неблоха на себя в зеркало и лишилась чувств.
Стала она уродкой — вместо лица какая-то каша, а денег на пластическую операцию не было. Набросилась она на ветеринара, кулачками размахивает, кричит: 'Что вы со своей химией натворили?! Верните мне моё личико!' А ветеринар и объясняет ей терпеливо: не я сделал, а блохи. Вы изволили дешёвой косметикой пользоваться, вот на вас где-то две блохи скоканули и размножились в этой косметике. Так что на нас не пеняйте, а идите своей дорожкой…' И пошла Алла.
Вспоминала Якова Мягкого, зубами скрежетала, клялась убить (это в то время, как он о ней грезил). Вот только беда — забыла, где он жил; и поэтому целыми днями, тёмной вуалью прикрывшись, по городу носилась, выискивала его (молоточек остренький в кулачке сжимала). Да не могла найти, потому что вкалывал Яков, на постель копил.
А у Аллы, кстати, тоже кровать была (старая, вонючая, скрипучая). Возненавидела Алла кровать и выбросила; поклялась купить самое дорогое и роскошное ложе, а тут как раз и подвернулся Шафрон Проныра.
Ну, он такую цену за постель с одеялом тёплым заломил, что пришлось Алле всю свою домашнюю мебель продавать. Но она продала и купила постель.
Разделась догола, одеялом розовым обернулась, и тут почувствовала эротическую истому. И так ей хорошо стало, что решила — никогда больше из этой постели не поднимусь.
А тут в дверь позвонили, да сами открыли, и оказалось — это людишки из той фирмы, что косметику дешёвую производили, к ней пожаловали. Они, мол, признают свою вину, — из-за них блохи Аллу Неблоху сожрали, и за это согласны эти людишки Аллочку до конца её дней кормить прямиком из дорогого ресторана. Завтрак, обед, ужин, что ещё нужно? Вина коллекционные? Пожалуйста!
Алла, крепко обнимая одеяло, простонала:
— Хорошо, только еду всегда прямо к постели несите. Я здесь навсегда… А-ах, хорошо как…
И осталась она в мягчайших объятиях Якова Мягкого — одеяла. И жила, не ведая с кем живёт, до самой старости. И умерла, сморщенной старушенцией, в объятиях любимого одеяла.
Ну вот, а вы говорите, чудес не бывает.
Тут, впрочем, и сказке конец.
- 1
- 2
