обстоятельствах она бы не осмелилась пойти на это. Но что стоит человеческая жизнь в наше военное время? И в частности, моя? Я вовсе не хочу сказать, что Элен поступила правильно, медленно отравляя меня, но вместе с тем она не так уж и виновата. Поэтому я хочу только, чтобы она знала: ей не удалось меня одурачить. Это мое единственное желание.
Примите, господин прокурор, мои искренние заверения в глубочайшем к Вам почтении.
Я так и не решаюсь войти в кабинет, открыть секретер и поискать конверт. Адрес напишу завтра. До утра я еще дотяну!
Положив письмо в тайник, начинаю взбираться вверх по головокружительно крутой лестнице. Когда Элен открывает дверь и заходит в спальню, я начинаю зевать, делая вид, будто только что проснулся.
— Ну что? Тебе хорошо спалось? — ласково спрашивает она.
— Очень хорошо… Где ты была?
— Внизу.
Бедняжка! Она так безыскусно лжет! Но я начинаю улыбаться первым и поглаживаю ее по руке. Страх отступил. Он вернется позже, за обедом.
— Хочешь кушать? — спрашивает она.
— Нет.
— Я приготовлю тебе картофельное пюре.
Похоже, это ее «любимое» блюдо. Может, именно в него она и подсыпает…
— Так ты поешь?
— Попытаюсь.
И я действительно пытаюсь есть. Но на висках у меня выступает испарина, и я тут же отказываюсь от своих усилий.
— Ну что же ты? — говорит она. — Ведь пюре отличное!
И она начинает его есть прямо у меня на глазах. Значит, не оно… Что же тогда?.. Вода? Компот? Настойка? Она смотрит на меня серыми, с поволокой глазами, и мне кажется, что я нахожу в них какой-то невероятный проблеск сострадания. Мы начинаем обсуждать меню ужина.
— Мне все равно, — говорю я, уже не в силах бороться.
Ночь проходит в мучениях: меня донимают колики и рот наполняется горькой слюной, куда более горькой, чем желчь. Затем наступает мрачное, туманное утро, но я едва вижу его. Я лежу на кровати, словно потрескавшийся и скрюченный побег дикой виноградной лозы на каменной стене.
— Пойду за врачом, — решает она.
И, не желая ничего говорить, я лишь киваю в ответ.
Но воля моя непоколебима, яд не властен над ней. Когда боль немного стихает, я поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на часы. Проклинаю их. Элен ненадолго выходит. Из дровяного сарая доносится визг пилы — это пришел старик, который нам помогает. Элен возвращается.
— Побудешь один четверть часа?
— Да.
— Я иду за доктором.
Подождав немного, я предпринимаю свою последнюю, наверное, вылазку. Ох эта чертова лестница! До чего же она крута! И нескончаема! Но мне любой ценой необходимо дойти до секретера. Стены шатаются, комната наполняется шумом моих легких. Найдя наконец конверт, я пишу:
Господину Прокурору Республики,
Дворец правосудия.
Лион
Мой язык до того высох, что я уже не в состоянии смочить углы конверта, чтобы заклеить его; для этого мне приходится опустить палец в вазу с тремя хризантемами. С письмом в руке я иду на кухню и вижу через окно старика, распиливающего бревно.
Он не замечает меня. Его пила оставляет после себя две белые кучки опилок, и эта картина внезапно начинает волновать меня. Но даже такие легкие эмоции вызывают у меня удушье. Стоя у окна, я наблюдаю за пилой, за покрытым мхом бревном и свежеотпиленным торцом.
Боже мой! Как же я люблю жизнь!
Старик ловко орудует пилой, она послушно поет и ходит взад-вперед. Я прислоняюсь лбом к стеклу. Не отступать же теперь!
Ствол падает, распадаясь на два обрубка, на которых еще заметны следы улиток. Старик выпрямляется и вытирает лоб. Приоткрыв окно, я жестом подзываю его… Он послушно подходит, и я протягиваю письмо.
— Пожалуйста, — говорю я ему, — опустите это в почтовый ящик. Только не забудьте, хорошо?
— А мадам?
— Не беспокойтесь. Вам незачем даже говорить ей об этом.
— Но здесь нет марки…
— Ничего страшного, опустите так, как есть, без марки.
— Хорошо, — говорит он не слишком уверенно.
— Спрячьте его в куртку, прямо сейчас…
— Хорошо.
Закрыв окно, я уже ни о чем больше не думаю…
Вскоре возвращается Элен.
— Врача сегодня нет дома, Бернар. Я так расстроилась… Придется подождать до завтра…
Она лжет. Она уже бесповоротно решила покончить со мной сегодня; врач завтра, конечно, придет, но я уже буду мертв… Он лишь покачает головой, разведет руками и без колебаний выдаст свидетельство о смерти и разрешение на погребение. А тем временем мое письмо уже дойдет по назначению. И потому я абсолютно спокоен.
Элен приносит чашку с настойкой, поддерживает меня; я прижимаюсь щекой к ее груди.
— Выпей, дорогой.
Ее голос еще никогда не звучал так нежно. Помешав ложечкой настойку, она подносит чашку к моим губам. Жесты ее полны самой трогательной нежности и дружелюбия. Я покорно пью. Вытерев мне губы, она с состраданием помогает снова улечься и склоняется надо мной. Ее пальцы скользят по моему лбу и слегка надавливают мне на веки. Я закрываю глаза…
— Отдыхай, мой дорогой Бернар, — шепчет она.
— Хорошо, — отвечаю я, — я посплю… Спасибо, Элен.
Примечания
1
В первые годы оккупации Франции содержание французских военнопленных соответствовало Женевской конвенции, и они через Красный Крест и другие организации получали письма и посылки.
2
