водой.
В казарме царило оживление. Людей куда больше волновало известие о смерти Хоремхеба, чем плачевное состояние ничем не примечательного офицера, которого отстегали хлыстом. У страны будет новый правитель. Новый начальник должен был появиться и у них, ведь преемник старого фараона не станет сохранять за собой должность главного распорядителя царских конюшен. Итак, правителем Египта станет Рамсес… Управляющий вытер лицо, поправил свой парик и повернулся, чтобы бежать во дворец, к будущему фараону, желая выразить ему свои соболезнования.
— Хорамес помилован? — спросил у него помощник.
— Да, — с досадой ответил тот. — Этот сокол… Это был знак свыше.
Они обменялись мрачными взглядами. Хорамес был одним из любимцев умершего владыки. Они подумали об одном и том же, но промолчали: сделать из увиденного вывод, что душа умершего явилась, чтобы прервать казнь, для набожного человека было святотатством. И все же даже имя осужденного — «Хор его породил» — наводило на мысль о том, что это не простое совпадение.
Никто не обратил внимания на молодую женщину, которая через приоткрытую дверь конторы смотрела на казнь. Она с каменным лицом наблюдала за происходящим, вздрагивая каждый раз, когда хлыст опускался на спину офицера, но после шестого удара вдруг как-то вся сгорбилась, разрыдалась и убежала.
Через несколько минут явился гонец из дворца и увел осужденного офицера с собой.
Гонец на лошади!
Никто не заметил еще одного зрителя, который наблюдал за сценой казни с террасы, возвышавшейся над двором казармы, — мальчика лет пяти.
С наступлением ночи компания раздосадованных клиентов остановилась перед трактиром, находившимся недалеко от улицы Великой Реки. Заведение с притягательным названием «Дворец Ихи» стояло у самой воды. Здесь с удовольствием проводили ночи, попивая вино или пиво и услаждая взор плясками полуголых танцовщиц, молодые громкоголосые сынки обеспеченных родителей. Но в этот вечер двери трактира оказались закрыты. Не слышно было перестука систр и барабанов, не видно света. Да что вообще происходит? Двое или трое нетерпеливых юнцов заколотили в дверь. В конце концов она открылась, и клиенты увидели хозяйку заведения по имени Иануфар, «Цветок лотоса», без парика, с ненакрашенным лицом. Она выглядела недовольной.
— Ты предпочитаешь компанию сов нашему обществу, женщина? — насмешливо поинтересовался один из юнцов.
— Вы что, стая мангустов и живете в далеких норах, раз являетесь шуметь к моей двери? Разве вы не знаете, что фараон умер? Мое заведение закрыто до следующей недели!
Ошарашенные парни переглянулись. Фараон умер? Они провели день в конторах и школах писцов на окраине города, поэтому ничего не знали. Только завтра глашатаи под звуки труб оповестят горожан о печальном событии.
— Вынеси нам кувшинчик в качестве утешения, — рискнул предложить один из молодых повес.
— Вы хотите, чтобы мне пришлось заплатить штраф? — сердито отозвалась Иануфар.
Дверь трактира с грохотом закрылась.
Ни пива, ни вина, ни танцовщиц. Вместо всего этого — всеобщий траур. Смирившись с мыслью, что сегодня веселья не выйдет, будущие государственные служащие неторопливым шагом разбрелись по домам.
Глава 2
Случайно упавший парик
Церемониальный черный парик упал с головы мальчика. А может, он и сам снял его, потому что на корабле, который возвращался в Уасет после похорон фараона Хоремхеба, было очень жарко. Принц был слишком мал, чтобы осознавать всю важность соблюдения этикета.
И в тот момент, когда он, перевесившись через поручни первого в царском кортеже корабля, протянул руки к воде, пытаясь рассмотреть рыбок, царедворцы со своих кораблей, следовавших за судном наследника трона, Рамсеса Мериамона Менпехтира, увидели мальчика с непокрытой головой. Им было чему дивиться…
Нет, не симпатичная мордашка мальчугана, свежая, как яблочко, привлекла их внимание. Они смотрели на его волосы — ярко-рыжие блестящие волосы, которые ерошил легкий ветерок, круживший над Великой Рекой.
Некоторые узнали его. Так значит, Па-Рамессу, младший сын Сети и внук будущего властелина Земли Хора, Рамсеса Мериамона Менпехтира, — рыжий!
Рыжий — цвет опасный, знак бога Сета. Символ жестокости, воплощение безжалостных солнечных лучей, иссушающих землю. Это было немыслимо, невероятно. Во всей империи с трудом отыщется десяток рыжих. У жителей восточных областей, граничащих со страной воинственных хеттов, светлые волосы — не редкость, но рыжих среди них нет. Даже домашних животных рыжей масти — ослов, волов и собак — египтяне привыкли гнать со двора. Вот почему мастера по изготовлению париков постарались спрятать от любопытных глаз истинный цвет волос принца, ведь не только его парик был предписанного этикетом угольно-черного цвета — детская прядь, свисавшая из-под головной повязки, была тоже черной.
А ведь может настать день, когда этот мальчик с красными волосами станет царем…
Матросы догадались, что случилось нечто примечательное, по поведению своих высокородных пассажиров: многие сановники вышли из прохладной тени навесов и столпились в носовой части кораблей, пытаясь рассмотреть что-то впереди по курсу. Однако одна из придворных дам заметила, какой эффект вызвало появление у боковых поручней головного судна мальчика с непокрытой головой: Па-Рамессу увели под навес и снова надели на него тщательно расчесанный черный парик.
С той минуты, когда саркофаг с телом последнего монарха оказался в усыпальнице, придворные мастерицы-парикмахерши работали не покладая рук: здесь, в Верхнем Египте, было очень пыльно и парики за час становились серыми и теряли блеск. Но так уж повелось: когда умирал фараон, работы у парикмахеров прибавлялось втрое. И пока плакальщицы, вопя и стеная, рвали на себе волосы, мастера по изготовлению париков расчесывали и наводили блеск на свои изделия, изготовленные из конского волоса.
Мальчик исчез из виду, но все продолжали удивленно переглядываться.
По правде говоря, слухи о том, что один из отпрысков царской семьи — рыжий, ходили уже несколько лет. Кто первым стал болтать языком — кто-то из домашней прислуги, банщик, хранитель гардероба, раб, прислуживающий во дворце, — поди разберись! Но проверить, правда это или ложь, было невозможно, потому что члены правящей семьи всегда появлялись на публике в париках.
— Как видно, в этом мальчике воплотились черты, присущие покровителю его отца, Сети, — с важностью заметил один из царедворцев — первый писец, плывший на третьем из четырнадцати кораблей кортежа.
Никто не осмелился подать голос. Сановник не потерпел бы неуместных намеков. Само имя Па- Рамессу внушало уважение:
— Бог Сет спас мир, пронзив своим копьем змея Апопа, — добавил первый писец еще более высокопарно. — И он же создал оазисы посреди пустыни!
Он надеялся, что никто не решится сказать непристойность — напомнить, что бог Хор в свое время отрезал Сету яички в отместку за то, что тот выбил ему в схватке глаз. Он не сомневался, что, посудачив какое-то время о неудачах этого бога со странной головой, похожей одновременно на голову лисицы и мангуста, кто-нибудь мог опрометчиво задаться вопросом о родословной рыжеволосого принца и его родителей.
