Железная Маска и граф Сен-Жермен

огранки превратился в чистейшей воды камень в 14 каратов стоимостью 30 000 лив­ров. Все преображенные бриллианты и новорож­денный камень Его Величество оставил у себя».

Потрясенный король пригласил Сен-Жермена пожить в королевском замке в Шамборе, в велико­ лепных покоях, где прежде обитал знаменитейший полководец принц Морис Саксонский. Король при­казал устроить в Шамборе мастерскую для небы­валых химических опытов графа. Он назначил ему щедрый пенсион в 120 000 ливров, которые граф тратил на свои исследования. Остаток щедро раз­давал прислуживавшим во время опытов.

Месье Антуан позвонил в колокольчик. Все тот же безликий молодой человек молча вкатил ма­ ленький столик и все так же молча удалился. На столике лежало нечто, укрытое бархатом. Будто священнодействуя, пугающей рукой в черной пер­чатке месье Антуан медленно поднял бархат. Под ним оказались две большие шкатулки красного де­рева. Выспренним жестом фокусника он раскрыл первую. На красном бархате лежал неправдопо­добный сапфир размером с куриное яйцо, и рядом с ним мерцал дивной красоты бриллиант. Черная перчатка месье Антуана нависла над ним:

— Этот камень — один из сотворенных графом в Париже. Его мне продали потомки мадам де Оссе. Граф подарил ей камень после их первой ночи. Сколько долгих лет я за ними охотился... Трогайте, трогайте. Вам хочется потрогать!.. Смелее! Дер­зайте, берите в руки божественные камни!

Я взял бриллиант. Никогда не держал в руках подобного камня.

— Это очень редкий бриллиант такой величи­ны, на котором нет крови, — сказал месье Антуан. — Обычно за каждым подобным крупным камнем — вереница преступлений. Причем после каждого убийства бриллиант начинает играть новым блес­ком: человеческая кровь меняет свет, живущий в камне... И еще. Любимые вещи хранят электриче­ское поле их хозяев. И когда вы дотрагиваетесь до них, вы соединяетесь с ними, с ушедшими, отдавав­шими им тепло своих рук. В этот миг вы поймали ушедших владетелей, прячущихся от нас в природе. Только надо уметь трогать вещи. Не делайте это примитивно... Трогать не значит только дотраги­ваться. Наоборот, дотронувшись, тотчас уберите руку, медленно поднимите ее и держите над пред­метом, как над огнем. Старайтесь уловить, почув­ствовать тепло, идущее от камня. Говоря птичьим языком нашего века, в этот миг происходит соеди­нение двух компьютеров. И возникает тропинка ТУДА. Начинается увлекательнейшая из Игр. Игра со Временем.

Граф был наделен тайной Времени. Он был великолепный художник — кстати, это он изобрел светящиеся краски. Изобретение, которое пы­таются приписать другому. Но сам он не мог лю­боваться живописью — ни своей, ни чужой. Когда он глядел на картину, она тотчас распадалась для него на мазки, которые художник мгновение за мгновением накладывал на холст. Граф, глядя на холст, видел Время... Но вернемся в Париж!

Прошло совсем немного времени после по­явления графа в Париже, и уже Фридрих Великий с изумлением написал в письме: «В Париже объявился новый политический феномен. Этот чело­век известен под именем графа Сен-Жермена. Он состоит на службе у французского короля и нахо­дится у него в большой милости».

Они часто подолгу беседовали, граф и король, пока придворные томились в приемной, подпирая стены Овальной комнаты.

Теперь все знаменитые вельможи считали за честь пригласить друга короля на ужин. Но, как писал завидовавший и ненавидевший графа Сен-Жермена Казанова, к изумлению присутствую­щих, граф почти ничего не ел во время этих ужи­нов. Да, у него была особая диета. Вместо еды он рассказывал. Эти рассказы Сен-Жермена были, как правило, о событиях знаменитых, но давно минувших. Его рассказы были столь же таин­ственны, как его химические опыты. Ибо граф, рассказывая о прошлом, порой забывался... как порой и я, ваш покорный слуга. И рассказывал... в настоящем времени! Будто он побывал там не­давно... Все дело в том, что граф Сен-Жермен, как и ваш покорный слуга, видел то, что рассказывал... На слушателей это действовало. Граф насмешливо писал в одном из писем: «Услышав, как я описы­ваю прошлое, милые парижане верят, что мне ты­сяча лет и я в нем бывал! Я не спешу разуверить их, ведь им так хочется верить, что кто-то может жить намного дольше, чем установлено неумоли­мой природой».

Граф был и великолепным композитором. Обычно, беседуя с гостями, садился за клавесин и, продолжая беседу, начинал импровизировать. Он как бы записывал музыкой свой разговор для Веч­ ности.

Пиковая Дама

И месье Антуан сел за клавесин...

— Осталось несколько музыкальных композиций, сочиненных самим графом. Кстати, одна, в переплёте красной кожи, сохранилась в коллекции нашего великого Чайковского, ценившего его му­ зыку.

Я наконец-то спросил его:

— Почему «вашего»? Разве вы не русский?

— Не имею чести, — торопливо сказал он и при­бавил, не давая мне возможности задать следую­щий вопрос (сколько раз я собирался узнать, кто же он, но каждый раз почему-то откладывал спро­сить). — Это сочинение графа на стихи шотландца Гамильтона «О would thou know what Sacred Charms» («Ах, знал бы ты священные чары»)... — Он заиграл и тихонечко, очень мелодично запел по- английски, но туг же прервал пение и сказал:

— Именно после исполнения этого романса произошел тот разговор. Ваш Пушкин описал эту историю в «Пиковой даме». Эта история действительно случилась. И карточный проигрыш, и три карты, сообщенные во спасение, — были! Но про­изошло все это отнюдь не с русской дамой, приду­манной вашим великим поэтом, но с другой кра­савицей, впрочем, также имевшей прямое отно­шение к вашей родине. В это время в числе самых близких друзей графа была гостившая в Париже принцесса Ангальт-Цербстская! Да, мать вашей бу­дущей императрицы, великой Екатерины. И вот после исполнения этого романса граф Сен-Жер­мен заметил необычное. Красавица, обычно шумно восторгавшаяся его музыкой, на этот раз слушала рассеянно и была необычно бледна. Они уединились, и она рассказала ему о своем горе. Красотка обожала карты и сумела в очередной раз проиграться в пух и прах. Ее муж был небогат. Принц служил у Фридриха Великого заурядным комендантом Штеттина. К сожалению, это был, увы, не первый ее парижский проигрыш. И муж взбунтовался, наотрез отказался платить. Ей оста­валось только заложить любимое бриллиантовое колье. Но и оно не потянуло на нужную сумму. Ко­роче, она попросила у графа в долг.

Месье Антуан перестал играть. Он откинулся в кресле. И... как же изменилось лицо!.. Знакомая мука... Клянусь, я видел, как, страдая, трудно, он уходил — ТУДА... Монотонно заговорил:

— Да-да, попросила взаймы.

И я! Я... увидел! Она сидела в кресле, обмахи­ваясь веером. Я видел платочек, прикрывавший высокую грудь... павлиньи перья веера, закрывшие лицо... Блестела в свечах золотая ручка веера... Он сидел рядом с нею. Его рука нашла ее руку. Где-то далеко раздался звук мужского голоса, и...

И тотчас все исчезло. Месье Антуан сидел, от­кинувшись в кресле...

Наконец продолжил рассказ:

— Граф сказал: «Я вас люблю. Я готов отдать нам не только жалкую сумму, но и жизнь в придачу. Однако, коли дам деньги, окажу самую дурную услугу. Ибо вы поступите, как все безумные игроки. Вместо того чтобы отдать долг, немедля броситесь вновь играть... и, поверьте, проиграетесь. Поэтому я поступлю иначе».

Как он пишет в «Записках», граф открыл ей три выигрышные карты. Но объяснил: эти карты могут выиграть только однажды и только пока он будет находиться в игорной зале. Но как только она отыграется, граф уйдет, и принцесса должна последовать за ним.

— И тогда я возьму с вас клятву никогда более не играть, — закончил граф.

Она бросилась ему на шею. В тот же вечер принцесса отыгралась и дала клятву. Более она не играла