Он был мертв, с такой дыркой в голове невозможно остаться живым. Его товарищ тоже.
Через просвет в кустарнике я видел, что рота F снова атакует. В кустах стоял Артист и наблюдал за развитием событий.
Минометы замолчали. Первая волна морских пехотинцев двигалась вдоль взлетной полосы. Они бежали, рассеявшись и низко пригнувшись, под продольным пулеметным огнем. Они бежали и падали. Все это не могло происходить в действительности. Зрелище казалось живой картиной, кошмарной, бредовой фантасмагорией, сценой из фильма, который не хотелось смотреть. Требовалось определенное усилие, чтобы заставить себя поверить в то, что перед нами живые, реальные морские пехотинцы, создания из плоти и крови, люди, которых я хорошо знал, чья жизнь была связана с моей. Еще большее усилие было необходимо, чтобы осознать, что моя очередь следующая. В битве настал тот момент, когда возникла острая необходимость в объединяющем лозунге, боевом кличе, призыве. Сейчас над войском должно зареять знамя или зазвучать песня. Противнику необходимо открыто бросить в лицо вызов. Так было в войнах всегда. Так солдат поднимали в атаку, которая или сминала оборону и закапчивалась победой, или захлебывалась и приносила поражение. Насколько менее отталкивающей могла казаться дорога смерти, если я уже был готов вступить на нее, прозвучи что-нибудь вовсе иррациональное, вроде «Да здравствует император!» или «Морская пехота навсегда!». Вместо этого негромкий голос образованного человека как-то буднично произнес: «Ну, теперь наш черед».
Я попрощался с Артистом. Он грустно взглянул на меня из-под каски — его лицо стало еще более темным и угловатым, — потом бросил взгляд в сторону аэродрома, где все еще бежали и падали люди, и с болью в голосе произнес:
— Удачи тебе, парень. — После этого он быстро отвернулся и зашагал прочь.
Я побежал. Жар поднимался удушающими волнами. Пули то свистели мимо, то пролетали неслышно. Я бежал, низко опустив голову, каска исполняла какую-то безумную пляску, периодически сваливаясь на глаза и закрывая обзор. Временами я терял из виду лейтенанта Долгий Ящик и Грязного Фреда, и тогда казалось, что я остался один и пока еще бегу... Слева от меня люди бежали и падали. Я пробежал еще несколько шагов, бросился на землю, восстановил дыхание и снова побежал. Неожиданно на моем пути оказалась воронка, наполненная людьми, в которую я свалился, и только тогда перестал бежать.
Воронка была как оазис в пустыне. Я был уверен, что на территории аэродрома нет ни одного укрытия, и вдруг набрел на такое. Она была намного меньше, чем та, спрятавшаяся в кустах, где я провел ночь, но все-таки ее размеры позволили укрыться десятку людей.
Четверо из них были из 5-го полка морской пехоты, причем среди них был раненый лейтенант, остальные были из моего батальона, включая командира роты F капитана Дредноута. Они молча потеснились, освободив для меня место, и тут я понял, причем это знание явилось мне, словно удар вражеского снаряда, что я нахожусь не только в единственном укрытии на территории аэродрома, но и на единственном приметном участке аэродрома, который вражеские солдаты видят и могут вести по нему огонь.
Со стороны вражеского «укрепленного района» — блокгауза из цемента и стали и нескольких бараков — по воронке велся ожесточенный пулеметный огонь. Оттуда же летели более тяжелые снаряды.
Насколько я понял, от полного уничтожения нас спасло одно. Японцы, которые вели огонь из орудий, снятых с кораблей, не могли попасть точно в наше укрытие. Они не могли ни опустить, ни поднять ствол, ни навести прицел так, чтобы снаряд приземлился точно в центре нашей группы.
С регулярностью, достойной лучшего применения, и точностью, заставлявшей наши внутренности сжиматься от страха, снаряды падали перед воронкой, за ней, по бокам... Иногда снаряд падал немного ближе, тогда нам приходилось скорчиваться на дне, чтобы не быть задетыми осколками, иногда — немного дальше.
— Этот был что-то очень уж близко, — пробормотал кто-то, после того как нас буквально оглушил грохот разрыва.
— Это точно, — ответил другой голос. — Пока пронесло.
— Заткнитесь! — зло оборвал беседующих капитан Дредноут. — Проверь, — сказал он, обращаясь к парню с уоки-токи, — сможешь ли ты заставить эту штуку работать. Мне необходимо связаться с батальоном.
Уоки-Токи сел передо мной, ссутулился и попросил меня начать вращать определенные диски. Я выполнил все, что он сказал, но это не помогло. Затем раздался свист приближающегося снаряда. Я напрягся, хотя и знал, что не следует бояться того снаряда, который слышен. Но ведь бояться того, который тебя достанет, то есть того, что ты не услышишь, все равно бесполезно.
Послышался другой голос. Раненый лейтенант из 5-го полка — потом выяснилось, что он был не просто ранен, он умирал, — разговаривал по уоки-токи со своим командиром.
— Доблестные морские пехотинцы 5-го полка прорвались, сэр, — слабым голосом докладывал он, — и достигли превосходных результатов. Мы выполнили поставленную задачу и соединились с 1-м полком.
Я внимательно взглянул на лейтенанта. Аккуратный, спортивный, развитый мальчик, наверняка из Вест-Пойнт или Аннаполиса[13]. Ему было очень больно, и его бесстрастное лицо уже было искажено мучительной гримасой, хотя он и тщательно старался это скрыть.
Снова снаряд, мы пригнулись. Он взорвался совсем рядом, осыпав нас всех грязью и осколками кораллов. Пожалуй, ближе, чем этот, снаряды еще не падали.
— Откуда огонь? — завопил капитан Дредноут. Парни переглянулись и дружно пожали плечами. — Что за черт? — снова возвысил голос капитан. — Пропустите меня туда!
Он подполз к пулемету, установленному на краю воронки, и осторожно приподнял голову. Он внимательно осмотрел «укрепленный район» и Хребет Чертова Носа, расположенный слева от него. Затем он вернулся на дно воронки, извлек карту и сделал на ней пометку карандашом.
— Попробуй еще раз связаться с батальоном! — велел он. На этот раз контакт был установлен. — Здравствуйте, батальон, это рота Фокс. Вражеская артиллерия на 128 Джордж. Нужна огневая поддержка. Конец связи.
Невероятно! Капитан Дредноут имел не больше представления о месте расположения вражеского орудия, чем о форме носа японского командира. Когда он приподнял голову над краем воронки и бросил поспешный взгляд вокруг, он мог видеть только расстрелянный Хребет Чертова Носа. Даже если допустить, что он увидел клуб дыма, а он его не видел, определить его точное местоположение было невозможно, а уж тем более соотнести его с картой. Координаты, которые он сообщил в батальон, были откровенно взяты с потолка. Но тем не менее, он имел основания ожидать результатов огневой поддержки, потому что шанс на то, что он случайно угадал правильную точку, был так же велик, как то, что он вызвал огонь на макушку японского генерала.
Через несколько минут я услышал, что начался обстрел 128 Джордж. Я смотрел на обожженное солнцем, напряженное лицо и думал, почему он не слишком обеспокоен падающими вокруг нашего укрытия снарядами. Когда же он заговорил, я понял, что его глупость была под стать храбрости.
— Сколько здесь людей из 1-го полка? — спросил он.
Мы подняли руки.
— Шесть человек? Что ж, думаю, этого достаточно. Нам лучше занять этот блокгауз. Там засели пулеметчики. Так что, как только артиллеристский огонь прекратился, пойдем.
Вот так. Не больше и не меньше. Блокгауз без ущерба для себя выдержал обстрел с моря. Он устоял под прямыми попаданиями бомб. Совершенно очевидно, что его защищали множество долговременных огневых сооружений. А мы вшестером вот так пойдем и возьмем его.
Быть может, капитан Дредноут и был ослом, но никто не смог бы упрекнуть его в отсутствии храбрости. Лично мне вовсе не хотелось умирать просто так. Я украдкой взглянул на ребят из 5-го полка. Они смотрели на нас с откровенным изумлением, а я им отчаянно завидовал, поскольку все они сохранили дипломатические отношения со здравым рассудком. Их командир был уже одной ногой на том свете, но пока еще все слышал. Он помахал нам рукой и слабо улыбнулся, словно хотел сказать: «Конечно, у вас ничего не получится, но в том, чтобы попробовать, большого вреда нет». Ну, разумеется, для умирающего человека вреда уж точно не было никакого.
