море не разберешь, где королевский корабль, а где пиратский капер…
— Обязательно буду помнить, дядюшка, — благодарно склонил голову Кристофер. — Пусть кок принесет еще рому. А этот чемодан мы за милую душу опустошим на холодных ветрах в море. Вот именно, в море! Оставаться на берегу противопоказано. Меня пока что освободили, но только лишь потому, что я напугал милордов из Тайного совета обещанием не молчать на суде.
Начинался рассвет 28 дня, месяца июня, года 1593.
Старые друзья в корчме «Скрещенных мечей»
Было утро 30 мая 1593 года.
Кристофер Марло, как ему и мечталось, в небрежно расстегнутой сорочке, с белым гусиным пером в руке стояч возле настежь растворенного окна, чтобы даже оконная рама не напоминала ему про ненавистную тюремную решетку, и в который раз любовался опрятной «Золотой ланью» сэра Френсиса Дрейка. Молодец все же этот Джон Хинт! Держит корабль, который уже принадлежит истории, в образцовом состоянии! Редко все-таки человеку выпадает удача делать то, что ему самому нравится. Как он написал в поэме:
Уже тридцать лет исполнилось ему, а сделанного им самим, по сути, очень мало. Всегда не хватает времени, потому что и он предоставил судьбе в особе лорда Уолсингема право решать все за себя. Но ныне это временное право можно отменить: Англия — в безопасности. С католическими заговорами покончено. Великая Армада — пристанище для рыб и осьминогов, вождь гугенотов Генрих Наварра увенчан королевской короной, и Франция из врага превратилась в друга. Таким образом, кажется, что отныне будет достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.
Что же он к этому времени успел? Что у него за плечами? Несколько студенческих переводов из Овидия и Лукана, да еще спешно, «на барабане», написанные трагедии «Дидона, царица Карфагена», «Тамерлан Великий», «Трагическая история доктора Фауста», «Мальтийский еврей», «Эдуард II» и недавно завершенный «Гиз». Только шесть драм. Да еще поэма «Геро и Леандр», над которой нужно еще работать и работать.
Кристофер с горькой, безрадостной улыбкой вспомнил выразительное свидетельство севильского епископа Исидора:
«У латинян несчетное число книг написал Марк Теренций Варрон.[5] У греков хвалят и славославят также Халкентера[6] за то, что он создал столько книг, что любому из нас не под силу даже переписать их своей рукой».
Потеря времени — невозвратная потеря творений… Однако все-таки, если реально оценить неблагоприятные для серьезного творчества обстоятельства, он хотя и сделал немного по объему, все-таки достиг кое-чего: ввел в пьесу центральный образ — идею, вокруг которой вращается все действие, отбросил в диалоге рифмованный стих как менее гибкий по сравнению с «белым» стихом; он стал рифмовать лишь заключительные афористические концовки периодов. Эти новшества уже подхватили Томас Неш, Роберт Грин и молодой актер Вильям Шекспир, который очень успешно дебютирует в драматургии. Достаточно сравнить его «Эдуарда» и шекспировского «Ричарда III», чтобы убедиться в этом. А это хорошо, когда у тебя есть последователи, и, главное, понимающие. Это и самому тебе придает силы и уверенность, ибо свидетельствует, что ты — на верном пути. Но упаси боже самому остановиться на полдороге. Каждая находка должна получить свое дальнейшее развитие. Ныне
Шум внизу привлек его внимание. Горлопаны выкрикивали властно, по-хозяйски. Кристофер прислушался.
— Где он? — во весь голос спросил кто-то басовито. — Что молчишь? Я хочу услышать, как ты квохчешь, курица!
— О ком вы спрашиваете, господин? — это уже голос владелицы корчмы Элеоноры Булль, немного испуганной бесцеремонным и оскорбительным вторжением.
— А ты что, держишь по нескольку мышей в одной мышеловке? А ну, не болтай лишнего и веди нас наверх!
По деревянным ступеням громко затопотали ноги, но железо не звенело. Значит, это не солдаты ее величества.
Дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату разом ввалились трое.
Из-за широких плеч мужчин выглядывали испуганные глаза хозяйки, еще молодой и миловидной.
— Так и есть — вот он!
— Крис, дружище!
— Учти, парень, непрошеных гостей встречают не с пером в руке, а с кинжалом!
— Эй, хозяйка, вина и еды на стол!
— Не жалей мяса, потому что угощаешь волков!
— Гляди не нацеди вместо вина какой-либо кислятины, а то придется тебе лить слезы в кубок!
— Ну, Крис, теперь давай расцелуемся!
Пузатый толстяк Роберт Поули сгреб Кристофера в объятия, а Ингрем Фрайзерс — секретарь Томаса Уолсингема, племянник сэра Френсиса, а также Никол Скирс, давний агент Си-Ай-Си, обхватили их с боков крепкими ручищами, и они все вчетвером весело закружили в каком-то неповоротливом медвежьем танце, наступая друг другу на ноги.
Это неожиданное появление коллег по ведомству лорда Уолсингема утешило Кристофера. Он даже немного расчувствовался. Нет, есть все-таки на свете друзья, которые не забывают тебя в беде.
— Не ждал? — спросил упитанный Роберт Поули.
Тяжело дыша, он швырнул на скамью кожаную сумку, расстегнул на животе камзол и уселся верхом на стул, будто на коня, вытирая платком лицо, покрытое потом.
Фрайзерс и Скирс тоже сели к столу, глядя на Кристофера с лукавыми усмешками, словно любуясь им и спрашивая:
— Не скрою, я действительно не ждал вас, поэтому еще больше рад, — сказал Марло. — Однако, боюсь, нам придется отложить пирушку: меня ежедневно ждут не дождутся в канцелярии Тайного совета.
— К чертям канцелярию! — небрежно вымолвил Фрайзерс. — В случае чего мы все засвидетельствуем, что ты весь день находился под нашей надежной охраной.
— Это было бы великолепно — именно такой охраны недоставало мне в Нью-Гейте. Но, Ингрем, пока ваше свидетельство дойдет по бюрократической лестнице наверх, я уже снова как пить дать буду гонять по камере тюремных крыс.
