Твой вкус, вероятно, излишне тонок:
Попроще хотят. Поярче хотят.
И ты работаешь, гадкий утенок,
Среди вполне уютных утят.
Ты вся в изысках туманных теорий,
Лишь тот для тебя учитель, кто нов.
Как ищут в породе уран или торий,
В душе твоей поиск редчайших тонов.
Поиск редчайшего… Что ж, хорошо.
Простят раритетам и фальшь и кривинку.
А я через это, дочка, прошел.
Ищу я в искусстве живую кровинку…
Но есть в тебе все-таки'!искра божья',
Она не позволит искать наобум:
Величие
эпохальных дум
Всплывает в черты твоего бездорожья.
И вот, горюя или грозя.
Видавшие подвиг и ужас смерти,
Совсем человеческие глаза
Глядят на твоем мольбертее.
Теории остаются с тобой
(Тебя, дорогая, не переспоришь),
Но мир в ателье вступает толпой:
Натурщики — физик, шахтерка, сторож.
Те, что с виду обычны вполне,
Те, что на фото живут без эффекта,
Вспыхивают на твоем полотне
Призраком века.
И, глядя на пальцы твои любимые,
В силу твою поверя,
Угадываю
уже лебединые
Перья.
О труде
Во многом разочаровался
И сердцем очерствел при этом.
Быт не плывет в кадансах вальса,
Не устилает путь паркетом.
За все приходится бороться,
О каждый камень спотыкаться.
О, жизнь прожить совсем не просто
Она колюча и клыкаста.
Но никогда не разуверюсь
В таком событии, как Труд.
Он требователен и крут
И в моде видит только ересь,
Но он и друг в любой напасти,
Спасенье в горестной судьбе.
В конце концов он просто — счастье
Сам по себе.
Океанское побережье
Пепел сигары похож на кожу слона:
Серо-седой, слоистый, морщинистый, мощный.
За ним открывается знойная чья-то страна,
Достичь которую просто так — невозможно.
Но аромат словно запах женских волос,
Так пахнут на солнце морские сушеные стебли
Под жарким жужжаньем хищных, как тигры, ос…
И все это, все это — в толстом сигарном пепле.
У молодости собственная мудрость
Не говорите мне о том, что старость
Мудра. Не верю в бороды богов…
К чему мне ум церковных старост,
Рачительных и грузных бирюков?
Их беспощадно-бдительная хмурость
В кулак зажмет сердца до покрова.
У молодости собственная мудрость
Любовь, которая всегда права.
Resurgam![8]
Если не грешить против
разума, вообще ни к чему
не придешь.
Эйнштейн
Я был в Париже, Лондоне, и Вене,
В Берлине, и Стамбуле, и Брно,
И всюду мне являлось откровенье,
Где человечество погребено.
Нет, никогда не примирюсь я с этим,
