фотографировал именно то, что больше всего любил.
Первые фотоаппараты потом затерялись, как затерялся и купленный мной самостоятельно в комиссионном магазине старенький «ФЭД». Однако зерно уже было посеяно, потихоньку и незаметно оно проросло, вновь и вновь я возвращался к занятиям фотографией и не понимал еще, что она-то и станет для меня одним из тех самых ключиков…
Детство ушло, пролетело отрочество, минула и юность. Но к счастью, осталась молодость. Осталась свежесть ощущений и вера — главное, вера! Тут-то и ждало меня вознаграждение. В «исторический» день 26 мая 1969 года я впервые вышел во двор старого дома почти в центре Москвы, и мой новенький «Зенит-Е» был заряжен цветной обратимой пленкой, а между корпусом и объективом были навинчены «волшебные» переходные кольца, которые позволяли снимать с близкого расстояния, крупным планом.
Маленький дворик с чахлым газончиком, на котором в самом начале лета весело и простодушно светились одуванчики, зеленело несколько кустиков и деревьев, случайно уцелевших среди асфальта и камня, — этот отзвук, отблеск, этот крошечный лоскуток живой природы оказался полноценным и достойным ее представителем.
Жизнь кипела в травяных «джунглях», вездесущая, неуничтожимая, первозданно прекрасная, она пробивалась и здесь, в окружении домов, несмотря на гарь от множества автомобилей, проносящихся рядом. Она торжествовала несмотря ни на что! Она вершилась по своим таинственным и прекрасным законам — тем самым, по которым созданы и мы с вами.
В книге «Джунгли во дворе» я уже описывал и медвежонка-шмеля, и жука, похожего на рыцаря в медных доспехах, и балерину-златоглазку, и обыкновенную муху, напоминавшую реактивный лайнер. Они были первыми, кого я увидел, заглянув через видоискатель фотоаппарата в «дворовые джунгли». И еще одуванчик, конечно же одуванчик! Солнечный цветок, цветок-символ, удивительный не только многосторонним совершенством своим (одно семечко-парашютик чего стоит!), но и многочисленностью, неприхотливостью; не только красотой, но и полезными для человека свойствами листьев, цветков, корня — пример щедрости, терпимости и бескорыстия матери нашей природы!
Я думал тогда, что вернулось детство, «счастливая, невозвратимая пора», но нет — сама жизнь вернулась ко мне в своем многоцветии и многозвучии, словно спала завеса и время замедлило свой неостановимый бег. Что мы видим обычно, когда становимся взрослыми? Привычную свою квартиру, привычный дом, привычный двор, улицу, место работы, примелькавшихся, встречаемых изо дня в день людей. Если удастся выбраться в лес, то там радуемся, конечно, как старым знакомым, тенистым деревьям, траве, на которой так хорошо полежать, особенно если светит солнышко и не слишком пристают мухи, слепни, комары. Ну может, заметим, как иногда бабочка пролетит. Муравей проползет, пощекочет. Грибов насобираем на жарево, ягод — просто так съесть или на варенье. Цветов любим нарвать, чтобы в воду поставить дома (иногда по дороге домой их и бросим)…
А тут я вдруг понял, как важно уметь смотреть и важно уметь
И вот я открыл для себя, что не только каждый человек, но и каждая самая маленькая букашка неисчерпаемы, сотканы из чудес и тайн. Да что там букашка — растение, его цветок, семечко, лист, даже одна живая клетка — непостижимое, великое, благое чудо, перед которым нельзя не остановиться в почтении и восхищении! Да, конечно, можно и нужно его изучать, но не испытывать почтения, не восхищаться, не уважать нельзя. И получается фантастический, с трудом осмысливаемый парадокс: мы сами состоим из живых клеток, наше тело и мозг — многомиллионные, миллиардные скопления их, и мы же их изучаем! Раскрываем потихоньку тайны…
А я все искал Аполлона. Хотя сначала не осознавал, что ищу именно его. Меня занимали то пауки, восхищавшие своим ткацким мастерством, упорством, индивидуальностью и «сообразительностью», то гусеницы, принимавшие пластические позы, то бабочки: адмирал, огненница, репейница, махаон, подалирий, солнечная гипермнестра…
И каждый раз я пытался найти самого оригинального паука, самую мастерски сплетенную паутину, самую пластичную и яркую или самую мохнатую гусеницу. И самую-самую красивую бабочку. Хотя понятие красоты, как я стал понимать, весьма относительно — каждое живое существо красиво по-своему. Разве не прекрасны, например, утонченные, изящные тела стрекоз, их сухие, блестящие, прозрачные, иссеченные многочисленными жилками, отливающие на солнце красным, зеленым, оранжевым крылья? А жуки в обтекаемых панцирях разных расцветок, словно легендарные пришельцы с других планет? Или улитки в «керамических», спиралевидных, лаконичных в своем совершенстве домиках? А мастера-ткачи пауки — эти восьминогие чудовища с восемью глазами и затейливым узором на спинке? И могут ли оставить равнодушным внимательного наблюдателя кружева паучьей паутины, радужно сияющие, если рассматривать их против солнца? Всегда привлекали меня и гусеницы бабочек — то блестящие, туго обтянутые тонкой кожей, то бархатные, то мохнатые, покрытые нежнейшим мехом, то, наоборот, колючие, да еще с какими-то выростами, шипами, шлейфами, перьями… Или возьмите ос-наездников с тончайшей талией и длинной пикой на конце брюшка. Это же прямо какие-то мушкетеры! Нельзя не восхищаться и выпуклыми, фасеточными глазами слепней или стрекоз, пестрыми, ритуально раскрашенными спинками некоторых клопов, удивленными физиономиями кузнечиков и кобылок… И конечно же крыльями бабочек.
Ну о цветках и говорить нечего. Большие, средние, маленькие, они поражают своим совершенством формы и разнообразием красок. Цветок издавна стал для нас символом красоты природы.
Чуть позже ошеломили меня морозные узоры на стеклах окон, когда я принялся фотографировать их крупным планом. Так можно было совершать захватывающие «путешествия», уже не выходя из стен квартиры. Удивительная форма этих мелких кристаллов воды, их оттенок, зависящий и от положения солнца, и от рефлексов, идущих от стен домов, и от голубизны неба, навевали сказочные ассоциации. Ошеломляли не только гармония и красота узоров, но и то, что кристаллики, группируясь, составляли нечто похожее на травинки, листья, даже на тропические дремучие заросли. «Джунгли» на стекле! Только необитаемые… У меня возникла фантазия, объясняющая форму этих узоров: зимой вода как бы «вспоминает» о лете — о том, что она входила в состав листьев деревьев и трав…
И все-таки я не успокаивался. Постоянно что-то искал.
Однажды обратил особенное внимание на изображение бабочки Аполлона в книге-определителе «Насекомые СССР». Задумался над ее названием. Прочитал, что она «встречается локально и в небольших количествах» и «летает только в солнечную погоду». И хотя почти все бабочки — я имею в виду дневных — летают именно в солнечную погоду, но написанное здесь привлекло мое особенное внимание. Многие бабочки уже были сняты на слайды, а этой не было. Да ведь и название какое — Аполлон! Бог искусства и света у одного из просвещеннейших народов древности. Бабочка, бесспорно, красива: полупрозрачная, почти белая, с яркими черными и красными пятнами. Но дело не только в красоте. Ведь за ней нужно ехать, искать… Поиск! Пылкий, отважный и, наверное, трудный поиск — вот что привлекало больше всего.
