статьи затрат для экономики. Не связывайтесь с ним. Я не знаю, на чем он помешан. Господа, все это чушь! Мир НЕ повторяется. Что годилось для XIX века, то уже не годится для XX. Открытия уже не случаются сами собой, как подарок судьбы. Сегодня все в наших руках. Мы можем рассчитать, когда и в каком направлении следует ожидать новых открытий. Открытия делаются постоянно. Наша задача — давать им ход. И вот тут наше слабое место: мы НЕ даем им хода. Мы упускаем возможности. Все дело — в силе воли. Сегодня уже нельзя полагаться на естественный ход событий. Богатым странам, у которых все есть, открытия уже не нужны. Зачем они им? Они для них неудобны. Они хотят сохранить свои заработки. Они хотят спокойно спать, эти богатые народы — Англия, Франция и Америка. Здесь Лявачек прав — то, что прежде было игрой случая, теперь следует делать сознательно. Мы должны сами устраивать себе счастливые случаи. Мы это можем! Вот в чем значение 'великих работ', за которые возьмутся государства, а не спекулянты и банковские жиды — эти заинтересованы сейчас только в том, чтобы не допустить ничего подобного. Поэтому мы, немцы, должны освободиться ото всех связей с ними. Мы должны сами встать на ноги. Но Германия, как она есть сейчас, не является биологически завершенной. Германия обретет завершенность лишь тогда, когда Европа станет Германией. Без власти над Европой мы зачахнем. Германия — это Европа. Я вам гарантирую: в Европе больше не будет безработицы. Наступит неслыханный расцвет. Мы не дадим миру спать. Мы поставим перед собой такие задачи, о каких весь мир сегодня и не мечтает. И мы их решим. Но нам нужна Европа и ее колонии. Германия — это только начало. Ни одно европейское государство не имеет отныне законченных границ. Европа — для нас. Кто добудет ее, тот определит лицо грядущей эпохи. Мы призваны. Если нам не удастся сделать это, мы погибнем, а все нации Европы придут в упадок. Со щитом — или на щите! Лявачек и Федер — болтуны. Их мещанские премудрости мне ни к чему!'
Гитлер остановился. Впервые я услышал что-то о его истинных целях. Признаюсь, что размах его перспектив тогда произвел на меня ошеломляющее впечатление.
Данциг, вольный город и политическое убежище
Дело, с которым мы приехали, касалось Данцига. От великих планов вам пришлось вернуться к менее прекрасной действительности. Национал-социалистическая партия в Данциге в то время находилась в тяжелом положении. В противоположность Германии партия была здесь не в оппозиции, а поддерживала, как самая сильная партия с 1930 года, правительство меньшинства, в котором лидировала Немецкая националистическая партия. С тех пор, как последние начали в более или менее откровенной форме бороться против национал-социалистов, Форстер стал требовать повторных выборов, но данцигский сенат возражал против этого. Тогда Форстер решил прекратить поддерживать правительство, чтобы создать ему трудности. Вопрос стоял в том, одобрит ли Гитлер правительственный кризис, согласуется ли с его политическими интересами существование национал-социалистической оппозиции в Данциге. Вопрос, казалось бы, очень незначительный — значение его можно понять, лишь приняв во внимание общее положение партии в то время.
Первый вопрос, который задал нам Гитлер: 'Имеет ли Данциг договор с Германией о выдаче преследуемых лиц?' Я не сразу понял и ответил, что у нас есть только взаимное соглашение о содействии судопроизводству. Гитлер разъяснил точнее: 'Я имею в виду, должен ли Данциг по требованию Германии высылать германских политических деятелей, которые проживают в Данциге?' Я все еще не понимал, к чему он клонит. Я сказал, нет. У нас не практикуется высылка политических деятелей, если они не совершили уголовных преступлений. 'Может случиться, — объяснил Гитлер еще точнее, — что мне придется перевести партийное руководство за границу. Обстановка для нашей партии очень скоро может ухудшиться. У меня может возникнуть намерение временно перебраться за границу, чтобы руководить оттуда. Мы в Германии можем попасть под такое сильное давление, что не сможем свободно работать. Мне приходится учитывать любую случайность; может быть, мне нужно будет внезапно покинуть Германию. Данциг был бы в этом случае чрезвычайно удобным местом, совсем рядом с Германией. Мое решение о повторных выборах в Данциге зависит от того, сможет ли Данциг гарантировать мне то, что мне нужно'. Я ответил, что нынешнее правительство Данцига в любом случае едва ли может предоставить достаточные гарантии безопасности для политической работы партии, если она будет запрещена в Германии, хотя на высылку по политическим причинам тоже вряд ли стоит рассчитывать.
'Форстер, давайте подумаем, не лучше ли добиться хороших отношений с теперешним правительством Данцига, чем провоцировать выборы, которые все равно не дадут нам возможности самостоятельно составить новое правительство'. Форстер медлил с ответом. 'Когда вы сможете провести повторные выборы?' — спросил Гитлер. — 'В конце осени', — ответил Форстер. Гитлер пожал плечами. 'Для меня это слишком поздно'. Последовала долгая беседа о возможных повторных выборах и о том, насколько возможно склонить нынешнее правительство терпимо относиться к штаб-квартире Гитлера в Данциге. Я не мог умолчать о том, что, если в Германии запретят партию и СА, то что-то подобное случится и в Данциге, потому что нынешнее правительство меньшинства получит повод удовлетворить свои претензии. В остальном оценка Гитлером существующего положения была для меня весьма неожиданной. Я слышал впоследствии, что Германское правительство действительно решилось категорически запретить национал- социалистическую партию и только временно отложило запрещение по настоянию рейхсвера. Борьба нелегальной партии интересовала Гитлера, даже влекла его, поскольку он рассчитывал, что нелегальное положение даст ему новый стимул. Он мог бы вести ее беспощадно, еще более коварно. Гитлер давал понять своим 'неукротимым силам', что он готов действовать в такой обстановке, и что запрещение партии должно очень скоро закончиться ее победой. Но ему нужна будет свобода действий. Ему нельзя будет находиться под надзором полиции.
Мы так и не пришли ни к какому решению. Превращение вольного города Данцига в убежище для вновь преследуемой, снова нелегальной национал-социалистической партии осталось в проекте. Мы не решили также, что делать, если правительство Папена предпочтет не запрещать партию. Сейчас, когда вокруг Данцига разразился всемирный политический кризис, можно найти определенную пикантность в том, что когда-то Гитлера особенно привлекал государственный суверенитет Данцига, и он намеревался использовать это положение для собственной безопасности.
Затем мы стали беседовать об опасном положении в Восточной Пруссии. Распространялись слухи о нападении Польши. Гитлер с явным злорадством высказался об обострении отношений с Польшей. Это, в общих чертах, соответствовало положению, недавно принятому им в Германии: там партия заявила, будто ей безразлично, нападет ли Польша на Восточную Пруссию, Данциг или Померанию. В любом случае она займет выжидательную позицию. Кроме того, Гитлер снова имел повод показать, что интересы его партии значат гораздо больше, чем интересы нации.
Потом мы заговорили о будущей войне, о тайном вооружении и оборонных мероприятиях Германии. Уже тогда Гитлер считал, что существует благоприятная возможность изолированной войны с Польшей. Особенно низкую оценку он давал польским солдатам. По его мнению, это были самые плохие солдаты, одного уровня с румынскими или итальянскими. Но он не желал начинать свое правление войной, пусть даже с Польшей. Он будет избегать всего, что способно обострить напряженность. Он даже готов, со своей стороны, заключить соглашение с Польшей. 'Сперва нам нужно стать сильными. Все прочее приложится. Я буду двигаться постепенно, шаг за шагом. Два шага сразу — ни в коем случае. Запомните это, Форстер', — сказал он своему 'младшему брату'. Затем последовала уже упоминавшаяся беседа о военных перспективах.
Время прошло, наступил полдень. К нам снова подошел Гесс. Гитлер на минутку оставил нас одних. Мы рассматривали долину. Гесс рассказывал нам про окрестности, показал' место, где находился Зальцбург. Мы узнали, что Гитлер с неослабевающим гневом смотрит на границу, отделяющую его от родины. Стало ясно, что с Австрией его связывают не только политические и национальные интересы, но и очень сильные личные чувства.
Гитлер попрощался с нами. Он подарил нам на дорогу несколько мыслей о данцигской политике. Он сказал, что Данциг — это место с великим будущим. В германской Европе у него будут особые задачи. Здесь, на перекрестке естественных силовых линий, возникнет город-миллионер. Эта мысль противоречила всем распространенным мнениям, будто Данциг — умирающий город, своего рода живое ископаемое; впрочем, подробнее об ее истоках я узнал, повстречавшись в Мюнхене с одним немцем (никому не известным и очень рано умершим инженером) по фамилии Плайхингер. Он выложил мне то же самое мнение о грядущем
