она, даже не то чтоб изумлен, а озадачен — Как это у них так получается? Раз — и дыра! Дай-ка я попробую…
— Стой! — взвизгнула Ксения — Не смей!
— Помолчала бы, дура, — дружелюбно ответил на это боцман — Надо же как-то нам туда попасть…
— Зачем?
— Да ты не понимаешь, что ли? Там же они… ну, эти! Там у них посиделки!
— Феи? — недоверчиво спросила Ксения.
— Может, и феи, откуда я знаю? Надо посмотреть.
— Ты как знаешь, а я не пойду, — решила Ксения. — Она меня опять выпихнет.
— Это ж как нужно было разозлить фею, чтобы она стала толкаться и пихаться! — прокомментировал боцман Гангрена — Ну, я пойду. Но тебе-то все равно рано или поздно придется с ней встретиться. Тебе ж сына выручать нужно!
— Нужно, — согласилась Ксения — А если ее здесь нет?
И тут оба опять услышали стук копыт. На этот раз появился рыжеволосый всадник в зеленом, вплоть до звездочек шпор. Его глаза тоже были закрыты. Фонарь нес рыжий пес с висячими ушами, кудрявый почище своего хозяина. Конь тоже был рыжим, с белой звездой во лбу и зелеными камнями в оголовье.
— Расступись, зеленый холм! — почти пропел всадник — Впусти принца молодого, и собаку, и коня!
Ветки шиповника послушно разошлись, нарисовалась черная дыра, зазвучала далекая музыка. Боцман внезапно рванулся вперед и кувырком кинулся вслед за спящим всадником в дыру. Ксения вскрикнула. Ветви сомкнулись.
— Боцман! Боцман Гангрена! — отчаянным шепотом позвала Ксения, уже не надеясь на ответ.
— Епическая сила! — раздалось в кустах — Ну ни фига ж себе! Раскудрить ее в черешню!
Негромко бормоча, боцман выдирался из кустов и выдрался-таки на свободу.
— Не пускают, гадюки! — пожаловался он — Весь обцарапался! Как с котами воевал!
И боцман, сам похожий на огромного кота, лизнул руку и стал затирать слюной царапины на физиономии.
— Ты дешево отделался, — сердито сказала Ксения.
— Лбом в каменюку влетел — дешево, по-твоему? — буркнул боцман — Земля сошлась прямо перед носом! Нет, раз они от нас так прячутся, значит, твой малый там Надо пробиваться в холм! Ну-ка…
Боцман встал перед холмом и приосанился.
— Расступись, зеленый холм! — гаркнул он. — Впусти принца молодого!
Холм и не думал расступаться. И тут в третий раз застучали копыта. На поляне появился третий всадник — темноволосый, на вороном коне, в белом наряде. Черный пес тащил в зубах золоченый фонарь.
Боцмана осенила идея — он вдруг схватил Ксению за руку и подтащил ее поближе к тому месту, где отворялся вход в холм.
— Расступись, зеленый холм! — велел всадник. — Впусти принца молодого, и собаку, и коня! — И меня! — негромко добавил боцман Гангрена.
Холм впустил всадника с псом, но затворяться не спешил. И боцман силком втащил Ксению в черный коридор. Всадник рысцой уехал куда-то вдаль, пес убежал вместе с ним, земля за спиной у боцмана Гангрены и Ксении сомкнулась, и они оказались в полнейшей темноте.
Издали доносилась чудная музыка. Такую музыку Ксения слышала только раз в жизни, совсем маленькой. И безумно хотелось танцевать, плавая в этой музыке. Но сейчас ни Ксении, ни боцману было не до танцев. Они нашарили стену коридора и, спотыкаясь, брели вдоль нее, причем боцман комментировал и дырку в холме, и спящих всадников — и темень. Слушать его было занимательно, он ни разу не повторился, но по части эмоций монолог вышел однообразный.
Если бы не Мишка, Ксения вовеки бы не полезла в дырку. И только мысль о ребенке не давала ей скиснуть в этом кромешном мраке. Возможно, Мишка был уже там, где музыка.
Они уткнулись в ткань, свисавшую крупными трубчатыми складками у них на пути. Пошарив, боцман нашел край и раздвинул полотнища. Тут оказалось, что это — ослепительная цветастая парча, а за этим драгоценным за навесом — сводчатый зал. Музыка стала слышнее.
Зал освещался факелами, вставленными в причудливые подставки. Между ними бродило несколько оседланных лошадей. Псы разлеглись у камина. А сразу напротив выхода из подземного коридора было несколько ступенек, ведущих к другому занавесу, такому же нарядному.
— Ну, пошли, что ли? — сказал внезапно присмиревший боцман. Величина и высокий потолок зала как-то не вязались со скромным холмиком на поляне. А ведь коридор не петлял, шел прямо, и никакого уклона в нем тоже не было.
— Пошли! — решительно сказала Ксения. И не потому, что в ней вдруг проснулась отвага, а чтобы боцману Гангрене стало стыдно за свою нерешительность.
Они одновременно поднялись по ступенькам и раздвинули занавес.
То, что они увидели, и помещением-то трудно было назвать. Возможно, здесь был потолок — но где? В воздухе плавали золотые лучистые шары, освещая танцующие пары, а те, кто не танцевал, сидели в цветущих боскетах на резных скамеечках, в приятном полумраке. Возможно, были и стены — но так искусно скрытые вьющимися ветками, хмелем, диким виноградом, разрисованные какими-то далекими, висящими среди облаков птицами и островами, что ни Ксения, ни боцман не поручились бы, что это действительно стены.
Танец был изысканно причудлив. Стройные юноши кружили тонких и гибких девушек, опускались перед ними на колено, ловили край длинной шали. Девушки покидали кавалеров, сбегались в круг и взлетали к золотым шарам. За плечами у них, там, где расходились вуалевые ленты, свисавшие с высоких колпачков, трепетали радужные стрекозиные крылья в руку длиной. Покружившись в воздухе, девушки опускались и на кончиках пальцев быстро-быстро бежали к кавалерам.
Мишки среди танцующих не было, и они потеряли всякий интерес для Ксении. Вдруг боцман Гангрена дернул ее за плащ.
— Слышь! — шепнул он — Дверинду помянули!
— Где? — встрепенулась Ксения.
— За кустом!
Боцман назвал кустом стенку боскета, а боскеты составляли целый лабиринт, и попасть именно туда, где невидимые голоса помянули фею Дверинду, было сложно. Боцман взял Ксению за руку, чтобы не потеряться, и они кинулись вдоль цветущей стены, спотыкаясь о ножки скамеек, украшенные резьбой, и ноги беседующих. А беседовала в боскетах, потягивая золотое вино из радужных бокалов, самая пестрая публика: маги и звездочеты в мантиях и колпаках, короли неведомых королевств в тяжелых коронах с самоцветами, пестрые карлики, скрюченные колдуньи в стильных бархатных лохмотьях, крошечные эльфы с вечно улыбчивыми мордашками и эльфы постарше, с романтической печалью во взоре. Наконец боцман и Ксения опять услышали имя феи, и более того — увидели ту, что его произнесла.
За одноногим столиком сидели три красавицы. Ну, может, и не совсем красавицы, если приглядеться внимательно, может, одна из них с годами отяжелела, другая близоруко щурилась и нажила морщинки вокруг глаз, а медно-рыжие кудри третьей наводили на мысли о краске для волос и скрываемой седине. Но все они были феи, и их крылышки, аккуратно сложенные за спиной, были неопровержимым тому доказательством.
Феи сплетничали. Вероятно, потому, что ни один из принцев или королей, даже звездочетов, даже карликов, не догадался пригласить их на танец.
— Опаздывает наша милая Дверинда, — заметила первая фея, та, что потолще.
— Надо же навести красоту, — заступилась за нее близорукая.
— А ради кого ей наводить красоту? — философски вздохнула рыжая — Ради жениха, что ли?
— Ради жениха! — с непередаваемым выражением повторила первая фея.
— Кстати, она еще и не выбрала жениха, — вспомнила вторая. А третья запела: «Ах, Мотылек,
