ли сестре Мигель, что в Мексике они были на разных берегах?
— Грузовик там, — сказал Хуан. — Нам предстоит долгий путь.
Эсперанса взяла свой чемодан и пошла за отцом Исабель. Она оглянулась вокруг и с облегчением заметила, что в Лос-Анджелесе, в отличие от пустыни, росли пышные пальмы, зеленая трава, а на клумбах, несмотря на то что стоял сентябрь, еще цвели розы. Она сделала глубокий вдох. Запах апельсинов из рощи неподалеку был успокаивающим и знакомым. Может быть, жизнь здесь не так уж отличается от ее прежней жизни?
Хуан, Жозефина, мама и Гортензия втиснулись на переднее сиденье старого грузовика. Исабель, Эсперанса, Альфонсо и Мигель сели в открытый кузов вместе с малышами и двумя рыжими курами. Грузовик выглядел так, будто был предназначен для перевозки скота, а не людей, но Эсперанса ничего не сказала маме. Кроме того, после стольких дней, проведенных в поезде, было приятно вытянуть ноги.
Старый драндулет, качаясь и трясясь, выезжал из долины Сан-Фернандо, петляя по холмам, покрытым сухим кустарником. Она сидела спиной к кабине, и горячий ветер трепал ее распущенные волосы. Альфонсо соорудил из одеяла подобие тента, чтобы укрыть пассажиров от солнца.
Малышка Лупе и малыш Пепе были похожи на темноглазых херувимчиков с густыми черными волосами. Эсперанса была потрясена их сходством. Единственным различием казались крошечные золотые сережки в ушах девочки. Пепе забрался на колени к Эсперансе, а Лупе пристроилась на колени к Исабель. Когда ребенок заснул на руках Эсперансы, его влажная от пота головка упала ей на руку.
— Здесь всегда так жарко? — спросила она.
— Папа говорит, это из-за сухого воздуха. Иногда бывает еще жарче, — сказала Исабель. — Но здесь лучше, чем в Эль-Сентро, потому что здесь мы не живем в палатке.
— В палатке?
— В прошлом году мы работали на ферме в Эль-Сентро в долине Импириал, недалеко от границы. Мы были там в сезон дынь. Жили в палатке с земляным полом, и нам приходилось таскать туда воду, а еду готовили на улице. Но потом переехали на север в Арвин. Сейчас мы туда и едем. Мы платим семь долларов в месяц, и папа говорит, что водопровод, электричество и кухня в доме того стоят. Ферма большая, папа говорит — шесть тысяч акров. — Исабель склонилась к Эсперансе и улыбнулась, словно раскрывая большой секрет. — И школа. На следующей неделе я пойду в школу и научусь читать. Ты умеешь читать?
— Конечно, — сказала Эсперанса.
— А ты пойдешь в школу? — спросила Исабель.
— Я ходила в частную школу. Меня отдали туда в четыре года, и сейчас я уже кончила восьмой класс. Когда приедет бабушка, я, наверно, пойду в старшие классы.
— А я буду учить все предметы на английском, — сказала Исабель.
Эсперанса кивнула и постаралась улыбнуться в ответ. Исабель была такой счастливой и радовалась из-за таких пустяков.
Коричневые голые горы поднимались все выше, за машиной неотступно летел ястреб с красным хвостом. Грузовик погромыхивал на ухабах, и Эсперансу стали донимать этот шум и однообразный пейзаж.
— Сколько еще ехать?
— Мы скоро остановимся, чтобы пообедать, — сказала Исабель.
Они тащились по золотым холмам с мягко закругленными вершинами, пока наконец Хуан не свернул на боковую дорогу и остановился в тени единственного растущего там дерева. Они вышли из грузовика, Жозефина расстелила на земле одеяло и достала узел, в котором были завернуты
Эсперанса отделилась от группы, радуясь, что больше не надо трястись в грузовике. Она хотела осмотреться. Внизу, на дне каньона, виднелся тонкий серебристый ручеек. Тишину нарушали только шум ветра и шелест сухой травы.
Впервые за долгое время Эсперанса стояла на твердой земле. Она вспомнила, чему учил ее папа, когда она была маленькой: если она ляжет на землю и будет лежать тихо, не двигаясь, то услышит, как бьется сердце долины.
— Смогу ли я услышать его здесь, папа?
Эсперанса растянулась ничком и раскинула руки, обнимая землю. Она лежала без движения и прислушивалась.
Но ничего не услышала.
«Имей терпение, — напомнила она себе, — и плод сам упадет в твою ладонь».
Она снова прислушалась — ничего. Она попробовала еще раз — ей так хотелось услышать это биение. Безрезультатно. Сердце долины не билось. Молчало и папино сердце. Только ветер шуршал в траве.
Но Эсперанса не сдавалась — она еще сильнее прижала ухо к земле. «Я не слышу! — Она ударила кулаком о землю. — Я хочу его услышать!» Из ее глаз покатились слезы, как будто кто-то сжал перезрелый апельсин.
Она перевернулась на спину, слезы ручейками потекли по лицу к ушам. Эсперанса не видела ничего, кроме необъятного неба в бело-голубых вихрях. Ей показалось, что она парит в воздухе, поднимается все выше. С одной стороны, ей это ощущение понравилось, но с другой — она почувствовала себя оторванной от земли и испугалась. Поэтому она закрыла глаза и прижала ладони к земле, желая убедиться, что эта опора никуда не делась. Ей казалось, будто она падает, летит в горячем воздухе. Она покрылась потом, но ей было холодно, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Она тяжело дышала.
Вдруг мир потемнел.
Кто-то стоял над ней.
Эсперанса быстро села. Как долго она была в темноте? Она поднесла руку к учащенно бившемуся сердцу и увидела Мигеля.
— Анса, ты в порядке?
Эсперанса глубоко вздохнула и расправила платье. Может быть, она и в самом деле парила над землей? Видел ли ее Мигель? Она знала, что ее лицо покраснело и покрылось пятнами.
— Все хорошо, — быстро ответила она, утирая слезы. — Не говори маме. Ты знаешь… она волнуется.
Мигель кивнул. Он опустился на землю. Не задавая вопросов, он взял ее за руку и остался сидеть рядом. Тишину нарушали только ее редкие отрывистые вдохи.
— Я тоже по нему скучаю, — прошептал Мигель, сжимая ее руку. — Скучаю по ранчо, Мексике, по Абуэлите, по всему. И прости меня за то, что сказала Исабель. Я не имел в виду ничего плохого.
Она смотрела на темно-коричневые и багровые верхушки гор вдалеке, и слезы текли по ее лицу. В этот раз Эсперанса не выдернула руку у Мигеля.
Они спускались по крутому участку Девяносто девятого шоссе.
— Смотри! — крикнула Исабель.
Эсперанса выглянула из грузовика. За поворотом горы раздвинулись, как будто кто-то поднял занавес, открывая долину Сан-Хоакин. Широкая долина расстилалась, словно лоскутное одеяло, сшитое из бесчисленных желтых, коричневых и зеленых пятен. Это были фермерские поля. Наконец дорога пошла вровень с дном долины, и девочка оглянулась на горы — туда, откуда они приехали. Ей показалось, что она видит лапы огромных львов, отдыхающих на гребне хребта.
Им посигналил едущий следом большой грузовик, и Хуан съехал на обочину, уступая дорогу машине. Тут же раздался сигнал следующего грузовика, потом еще одного. Мимо них проехал целый караван большегрузных машин, доверху набитых круглыми дынями.
По одну сторону от шоссе вытянулись ряды виноградных лоз — они вились по шпалерам, почти закрывая их своей листвой. По другую сторону простирались бесконечные темно-зеленые поля хлопчатника, над которыми висел молочно-белый туман. Этот пейзаж не был похож на холмистые просторы Агуаскальентеса. Здесь не было видно ни одного холма. Вид виноградников, этих бесконечных одинаковых
