ясно по тому, какие рещения он принимал и какие отдавал распоряжения. Я с самого начала была потрясена его замечательной эрудицией, сдержанностью и особенно суровым непоколебимым профессионализмом. Подобные качества нечасто встречаются в заведениях, где требуется строжайшее соблюдение дисциплины. Следуя его примеру, я тоже выработала свою, пусть и не слишком очевидную, линию поведения и стала презирать вялость и продажность окружающих меня людей. Я считала, что начальник вроде Уоллеса должен обратить внимание на мою принципиальность. Но за два года службы я не заметила ни особого к себе отношения, ни одобрения с его стороны. От моего уважения к нему не осталось и следа, когда он отклонил мое прошение о вступлении в ОБР.
Отряд быстрого реагирования — это что-то вроде спецназа, настоящая элита среди офицеров охраны. Их задача заключалась в том, чтобы улаживать затянувшиеся конфликты и разрешать особенно опасные ситуации. Я хотела вступить в отряд по ряду причин. Во-первых, меня привлекали деньги — подобное назначение давало дополнительные пятнадцать или даже двадцать тысяч в год. Во-вторых, это серьезная, ответственная работа, одно только название подразделения звучало внушительно и грозно. К тому же я надеялась, что это станет поворотным этапом в моей жизни. Я не исключала возможности, что после нескольких лет работы в исправительном заведении смогу заинтересовать какое-нибудь федеральное агентство и сделать наконец карьеру.
Уоллес отклонил мое прошение, несмотря на хорошие результаты тестов, и даже не удосужился объяснить почему. Возможно, я не справлялась со своими обязанностями, или у меня просто не было нужных связей. Я сделала все по правилам, но мне отказали, поэтому я настрочила гневную жалобу, ссылаясь на то, что отказ — это дискриминация по половому признаку. Я подозревала, что мое задание сопровождать Джоша могло быть местью со стороны Уоллеса, попыткой подставить коллегу-женщину. Уоллес попросил меня об этом как об одолжении. Сказал, что я как никто другой подхожу для этой роли, поскольку сама несколько месяцев назад потеряла отца и смогу поддержать юношу в подобной ситуации. Я не поверила. Мы никогда не думаем о зэках с такой точки зрения. Когда в стенах тюрьмы случается ЧП, прежде всего мы спрашиваем: «Люди не пострадали?» Под «людьми» подразумеваются сотрудники тюрьмы, даже гражданские. Эмоциональное благополучие заключенных нас вообще не волнует. С какой стати это тогда должно интересовать Уоллеса?
Мы обменялись приветствиями. Уоллес не поблагодарил меня и ни взглядом, ни мимолетным жестом не выдал, что мы делаем нечто особенное. Мне стало любопытно, кто несет вахту на воротах: возможно, придется встретиться с кем-нибудь из его приятелей, выполняющих неуставную работу. Ужасно хотелось посмотреть, что будет делать мой коллега: робко прятать глаза или, напротив, вести себя нагло. А также я надеялась узнать больше о деятельности Уоллеса, о том, как он осуществляет подобные вылазки и чего ему это стоит. Когда я увидела, что смотритель один, у меня сердце сжалось. Неужели моя с Джошем «прогулка» настолько противоречит правилам, что он не захотел подключать еще кого-то? Или никто больше не согласился принимать участие в этой истории?
Уоллес, как всегда, мрачный и полный энергии, сказал Джошу, что собирается надеть ему наручники, и парень покорно вытянул руки. Оковы, состоящие из крепких цепей и металлических браслетов, Уоллес надел ему на запястья, лодыжки и на пояс.
Выпрямляясь, Уоллес поморщился, словно потянул больную спину. Наконец он заговорил:
— У тебя отпуск на один день, — сказал он Джошу. — По медицинским показаниям тебе требуется обследование. Это сделают в госпитале для ветеранов. Офицер Уильямс будет сопровождать тебя. Во время поездки с тобой будет еще один офицер, но ты не запомнишь его имени. Надеюсь, при необходимости ты сможешь повторить эту историю слово в слово. Это для твоего и для всеобщего блага.
Я была потрясена, услышав настолько откровенную ложь. Джош кивнул, как послушный ученик, хотя я знаю, что подобным жестам нельзя верить. Уоллес повернулся ко мне, чтобы поблагодарить. В этот момент я заметила искреннюю признательность на его изрезанном морщинами лице. Я ответила ему кивком.
3
Джош поступил в мое распоряжение. Несмотря на то что его заковал смотритель, я на всякий случай проверила браслеты и пару раз дернула за цепь, убедившись, что она достаточно прочная. Затем потащила парня к двери, применив чуть больше силы, чем следовало. На первой ступеньке Джош едва не упал, но потом вспомнил, что нужно делать. Ты складываешь руки в районе паха, сгибаешь плечи так, чтобы цепь на поясе повисла, и перемещаешься маленькими шажками, стараясь не натягивать цепи на лодыжках. Это называется «ходьба в оковах», и со стороны она смотрится ужасно.
У тротуара нас ожидал коричневый седан. Уоллес одолжил свою машину, чтобы мне не пришлось платить за бензин. Джош устроился на заднем сиденье справа от водительского места. Он казался таким кротким и был полностью погруженным в свои мысли… Но я напомнила себе, что ни при каких обстоятельствах нельзя терять бдительности. Когда мы выехали на старую почтовую дорогу, Джош вдруг отвернулся, и я поняла, что он смотрит на Дитмарш. Высокие стены все еще виднелись на горизонте. Теперь они были едва различимы, и лишь стеклянный купол сиял ярко, как нимб. Джош наверняка думал о том, что не скоро покинет стены этого здания, и я была уверена — он вопреки всему надеялся, что еще не скоро увидит их снова. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.
Я стараюсь по возможности не разговаривать с зэками — так проще работать, если за каждой шуткой или попыткой завести разговор видеть стремление солгать или намек на взятку. Но сложно уклониться от общения, если тебе предстоит провести с зэком целый день.
Мы остановились у мотеля «Супер-эйт». Я припарковала машину прямо перед дверью нужного нам номера и выпустила Джоша. Его мать открыла дверь и встретила нас, заключив сына в объятия и поблагодарив меня. Она выглядела старше, чем я ожидала.
— Прошу вас, проходите, — предложила она так, словно существовал другой вариант развития событий.
Я поблагодарила за гостеприимство, и мы расположились в комнате, словно члены одной семьи. Большая двуспальная кровать занимала почти все пространство, и трудно было разойтись, не задевая друг друга. Я сняла с Джоша кандалы, стараясь обращаться с ним мягче, чем прежде, и он посмотрел на меня, ожидая дальнейших инструкций.
Миссис Рифф нарушила молчание:
— Твой костюм висит на двери ванной комнаты. Я включила душ, чтобы пар разгладил морщинки.
— Я могу идти? — спросил он и вышел лишь после моего согласия. Думаю, его матери все это казалось диким.
Джош пошел в ванную комнату, а я пожалела, что в номере не работает телевизор: какой-нибудь выпуск новостей помог бы разрядить обстановку. Я почувствовала аромат духов миссис Рифф. Он заглушал запах дещевого ковра машинной выделки и покрывала на кровати. Думая о чем-то своем, она надела часы и несколько колец, а затем нерешительно, как слепая, дотронулась до своих волос. На ее щеках проступил нездоровый лихорадочный румянец. Когда она снова посмотрела на меня, ее, похоже, удивило мое присутствие. Я сказала, что соболезную ее утрате, но так сухо и банально, что мои слова прозвучали абсолютно неискренне. Она кивнула в знак благодарности и уставилась на свои колени, раздраженно поджав губы. Я видела, что, несмотря на вежливость и попытку сохранить чувство собственного достоинства, в ней тлел уголек ненависти к таким, как я, словно мы несем ответственность за все беды, случившиеся с ее драгоценным мальчиком. Меня это возмутило, но также помогло успокоиться и отстраниться от ее переживаний. Я не хотела принимать это на свой счет — в конце концов, я не социальный работник.
Джош вернулся в новеньком черном костюме, и мать бросилась к нему, стала оглаживать, пока не посадила костюм так, как ей нужно. Затем они будто забыли обо мне. Сели на кровать и завели разговор. Я перешла в угол комнаты и закрыла глаза. Но трудно не обращать внимания на всхлипывания и долгие паузы, на нерешительные прикосновения к рукам и плечам, словно здесь, как в комнате для свиданий,
