- Нечего тут и показывать, когда Назарко и так обделивает рабочих.
- Ну, у меня не обделит. Много будете мной благодарны.
Рабочие в первый день долго смеялись над Горюновым, который в соляном деле решительно ничего не смыслил. Так, например, он чуть не задохся от дыма, который шел из-под ямы, над которой сделана четырехсаженная квадратная цирень, или, по-промысловому, сковорода. Дымоотводных труб от этой ямы сделано не было, и поэтому дым расстилался облаками по всей варнице и потом уходил в отверстия, сделанные в крыше варницы. И хорошо еще, что рабочие были хорошие, знали дело как следует, и Горюнову не нужно было понукать и указывать. По их понятию, Горюнов здесь был совсем ненужный человек, и если он терся около кого-нибудь, то ему советовали идти спать, а не мешать. Племянникам его и Пелагее Прохоровне ничего не давали делать; но так как они мешали им, то и заставили их кидать в печь под цирень дрова, что им на первый раз казалось очень тяжело, - во-первых, потому, что им приводилось бросать полуторааршинные поленья, а во-вторых, у печи было слишком жарко. Смотритель навестил по вечеру нового уставщика и распек как его, так и рабочих за то, что в цирень было пущено очень много рассола.
- Што ты делаешь, разбойник! Вы-то што, олухи эдакие, делаете? Ах, беда! - кричал и бегал смотритель около цирени, наполненной рассолом.
Горюнов ничего не понимал, но, однако, сказал:
- Ну, да што ж такое?
- Ты што, спалить, што ли, хощь варницу? Ты знаешь ли, што как пустишь на привод, она вспыхнет? Понял ли ты это?
Горюнов почесал затылок.
Ночью варницу пустили н а п р и в о д, то есть прекратили топку, заперли варницу и печь закрыли, для того чтобы соль из густого и горячего рассола осадилась. В таком положении варницу оставляют на двенадцать и шестнадцать часов. Утром Горюнов стал проситься в село, так как у него не было хлеба.
- Оставь у варницы двоих для караула, а сам приходи часа через три, потому надо будет рассол, который прокипит теперь, на полати скидывать.
Горюновы вышли из промыслов. Они хотели идти на рынок за покупкою хлеба на остальные деньги, но с ними встретился тот самый полесовщик, с которым они виделись недалеко от села. Он нес на спине три пары глухарей.
- А! знакомые! Што, уж робите? - спросил он.
- Меня в уставщики взяли, - сказал Горюнов.
- Сколько взял?
- Просит двадцать пять, да я еще не дал ничего.
- Смотри, брат, не плошай! Он уставщиками как лошадьми меняет. Где вы живете?
Горюнов сказал, что еще не нашел квартиры.
- Э! Ты бы меня спросил, когда мы встретились на большой дороге. Хошь у меня жить? Я к своей избенке пристройку сделал для сына, да он помер, дай ему бог царство небесное!
Полесовщик начал рассказывать про умершего сына, который был и силен, и умен, и красавец. Против его сына не было во всем селе такого зубоскала и насмешника. И к работе он был прилежен, и случалось, что прокармливал все семейство, когда отец и мать хворали. И совсем было парень чуть не женился на первой заводской красавице, да бог его знает, отчего с ним такая притча случилась: осенью он плыл на лодке, в которой было два мешка с солью. Плыл, как и всегда, как ни в чем не бывало, ночью, - и вдруг наплыл на кол. Засела лодка на колу, ни вперед, ни назад; вертится во все стороны, хоть ты што хочешь делай! Встал Никитка, лодка и перевернись. Очутился Никитка в воде, думал стать, да ногами дна не мог ощупать. А лодка перевернулась, набои зацепляются за кол, место быстрое, вода бурлит, дует резкий ветер, льдинки маленькие так и стучат об лодку… Кое-как справился, сел в лодку и поплыл мешки разыскивать. Про соль-то уж он и не думал, мешков жалко было. Плавал Долго: ему кажется, будто мешок плывет, а то - льдинка. Все-таки один мешок отыскал. Ну, и захворал и дня через три помер…
- Ну, да чему быть, тому не миновать Все под богом ходим, - заключил полесовщик, утерев правый глаз кулаком.
- А вот дома-то я уж полторы недели не бывал. Мяса вовсе не едал, и глухари были, да жалко. Сожрать не долго, а пользы никакой не будет. Моя старуха привозила простокваши да хлеба, - питался славно… А тут и перестала. Ну, голод-то не тетка, плюнул на все и пошел.
Полесовщик повел Горюновых на рынок и проходил там около часу, потому что за глухарей не давали того, что он просил… Кое-как он продал их за тридцать копеек.
На рынке встретились с ним его приятели. Приятели эти были такого рода: они рубили воровски лес на дрова в соседней делянке и провозили дрова мимо полесовщика, которому и давали кое-когда что-нибудь. Приятели позвали его в харчевню напиться чаю, потому что они хорошо продали дрова. Полесовщик стал звать и Горюновых, те отговаривались тем, что им некогда.
- Толкуйте! Это смотритель для того велел приходить так рано, чтобы дать вам за ту же все цену другую работу.
И приятели полесовщика тоже стали приглашать Горюновых для компании. Они пошли.
В харчевне никого не было, кроме хозяйки, молодой женщины, которая, как пришли посетители, спала, сидя на лавке и положивши голову на руки, которые лежали на столе. При входе посетителей она проснулась.
- Вот она лень - продать ее на ремень! - проговорил один из приятелей полесовщика.
- Никого нету, - скука, я и заснула, - проговорила хозяйка, широко зевая.
- Али мужа-то нету?
- А штоб ему поколеть! Вчера утром приехал из Демьянова пьяный-препьяный и давай драться… Кое-как скрутила его, привязала за голову да за ноги к кровати, - уснул. Пробудился, - я ему косушку поставила… Ну, думаю, поправился человек, пошла на рынок. Прихожу, а он, штоб ему чирей в горло! - сидит пьяный у стола, а на полу перед ним разбитая бутыль валяется…
- А какой славный был мужик!.. - дивились приятели полесовщика.
- Ну уж… Никакого удовольствия не может доставить! Што это за муж!
Приятели угостили полесовщика водкой и сами выпили. Горюновы не принимали никакого участия ни в разговорах, ни в угощении. Мужчины закурили трубки: хозяйка подозвала Пелагею Прохоровну, расспросила все и стала ей изливать свое горе. Горе, по ее рассказам, заключалось в том, что харчевню она открыла на свои деньги, а так как ей одной трудно управиться со всем без мужчины, - как, например, купить водки, - а братьев или свободных родных у нее нет, то она и согласилась выйти замуж за товарища детства. Но он ее обманул, потому что и не любит ее, и ленив, и пьяница.
- Думаю-думаю, мать моя, как бы мне лучше сделать, - ничего не выходит! А если эдак все будет, пожалуй, в долги войдем. А у нас, я те скажу, стоит только раз попасть в долги, так запутаешься, что не приведи бог. Наше дело такое, что займовать приходится не копейками, а рублями… А если взял рубли, так говорят - отдай в срок, да все сполна, а не то и опечатают, а потом и потянут к посреднику на расправу: тот и приговорит работать на того, кто деньги дал… Так заведение и перейдет в чужие руки. А будь-ко бы помощник хороший, мужчина, - не то бы было.
- Ты бы наняла.
- Наняла? - хозяйка покачала головой и прибавила: - вот и видно, што ты еще мало мытарств прошла. Вон мужики знают меня.
- Как не знать, Степанида Игнатьевна! Давно знаем и дивимся твоему уму-разуму. А дай-ко нам еще по стаканчику.
Выпили еще по стаканчику.
- Ах, кабы да воля была! Срубил бы я дерево! - сказал полесовщик, отчаянно ударив кулаком об стол.
- А ты и сруби - кто тебе не велит.
- Нельзя, - дерево приметное.
- А ты сруби, да и скажи: ветром, мол, сломало.
- Не то вы толкуете… А это дерево у меня как бельмо на глазу. Много оно мне причинило горя. Вот хоть бы, к примеру, сыну помереть, так што бы вы думали? Как ночь - оно и выть. Ей-богу!
