в Бога веришь? - Ясно, - ничуть не удивившись, ответил Пашка. - Следующий вопрос будет, пью ли я водку. Отвечаю сразу: на работе не пью. Тем паче в десять утра. - А в Бога? - настаивал я. - В десять утра - веришь? Особенно в той части, где он грехи и заповеди определяет. Не убий там, не укради... не чванствуй. Читал? - Скорее, 'не чванься', - поправил Пашка. - Нет, сам не читал. Но кино про них видел, 'Семь' называется. А что? - Ну, так ты во все это веришь? - Видишь ли... Это не телефонный разговор. По крайней мере не по мобильнику и не на скорости сто двадцать в час. Так о чем ты хотел поговорить? О Боге и иже с ним, извини, только при личной встрече. - И я о том же! - Я с радостью согласился. - Подъехать можешь? Ко мне. Прямо сейчас. Трубка негромко всхрюкнула. - Ну, ты наглец! - восхитился Пашка и добавил после паузы: - Только учти, через два часа я должен быть в одном месте. - Значит, договорились? - Значит, - бросил он небрежно. - Привет княжне! Конец связи. Трубка, плимкнув напоследок, вернулась на базу, а я с сожалением перевел взгляд на Маришку. С сожалением, потому что, как бы божественно и вдохновенно не выглядела она в эту минуту: встревоженная челка закрывает лоб, реснички подрагивают как крылья синички... все равно ведь придется будить! Пашка зовет ее княжной, имея в виду княжну Мэри. Как сказал бы мой вчерашний сосед-писатель, копирайт - Лермонтов. Но при чем здесь моя Маришка? Какая из нее княжна? По созвучию имен? Почему тогда не королева, например, Марго? Хотя, на мой взгляд, она больше похожа на царевну. Копирайт - Пушкин. Не хватает только хрустального ящика на цепях. Я нежно, но настойчиво тронул выскользнувшее из-под одеяла плечо. - А-а? И такое в теле - даже не движение, а порыв к нему, дескать, вот уже встаю, сейчас, видишь же, почти встала - и вдруг: ах! Проклятая сила тяжести! Нет, невозможно! Пришлось тормошить снова. - Марииш... Пашка сейчас приедет. - Скоро? - На челе застыла складочками невыразимая мука. - Не знаю. Судя по скорости езды, в любой момент. Маришка картинно затрепетала ресницами, балетно раскинула руки, издала опереточный, то есть музыкальный, но несколько наигранный стон - и начала постепенно отходить ото сна.
- Ну, а ты, княжна, чего молчишь? Пашка с неестественно прямой спиной восседал на табуретке. В сером, с намеком на голубизну костюме, словом, в штатском. Стрелочки на брюках топорщились параллельно друг другу, перпендикулярно полу. Прилично устроился сокурсник. Ходит в цивильном, складная трубка распирает грудь, на уголке стола примостилась пухлая визитка коричневой кожи. Очки заменил на невидимые линзы, но глаза остались прежними... глазами бешеного кролика. Сейчас они испытующе пялились на Маришку. - А что тут скажешь... Шура все правильно рассказал. - И фамилию так называемого доброго самаритянина ты тоже не запомнила? - Да я и в лицо его не очень... Глаза почти все время закрывала. Только он не добрый, он толстый. - А чай? Ты не заметила в нем ничего странного? Какого-нибудь необычного привкуса? - Да никакого привкуса! Говорю же, даже сахар пожадничали положить. Я и выпила всего грамм сто. - И как скоро после употребления напиток подействовал? - спросил Пашка по-протокольному. - Минут сорок, - я поспешил помочь следствию. - И через столько же примерно все закончилось. Само собой. - И больше... - Ничего такого, - закончила Маришка. - Слава Богу... и пломбиру. - Кстати, не исключено, - серьезно согласился Пашка. - Вспомните, как Распутина не смогли отравить из-за пирожных с кремом. - Лучше б пирожных! - Маришка обняла себя за плечи и шмыгнула носом. - А так я, кажется, простудилась. Килограмм мороженого уплести... Бр-р-р-р! - Ладно, будем надеяться, чем бы там не опоили княжну под видом чая, это был препарат одноразового действия. Хотя сходить на обследование все равно было бы невредно. - Куда? - спросила Маришка. - В поликлинику или в церковь? И что сказать? Доктор, я согрешила? Я слишком много болтала языком и от этого стала похожа на баклажан? Пашка недовольно наморщил свой муравьиный, читай вытянутый и сужающийся к макушке, лоб и заметил: - Ты и сейчас говоришь немало. - Угу, - сухо согласилась Маришка и, отвернувшись к мойке, пустила воду и стала сосредоточенно намыливать чашку из-под кофе. Потеряв основного свидетеля, Пашка переключился на второстепенного. - Вот эту часть твоего рассказа я, честно говоря, понял меньше всего, признался он. - При чем тут какое-то наглядное греховедение? Для наглядности вам бы в чай сыворотку правды впрыснули, для развязки языка. Вот тогда бы вы сами друг другу все рассказали, как на духу: кто согрешил, когда и сколько раз. Тут же принцип действия иной, замешанный на идиосинкразийной реакции. Маришка фыркнула. Когда-то она заявляла мне, что у нее аллергия на слово 'идиосинкразия'. И наоборот. - Почему, собственно, пустословие? - продолжил Пашка. - Потому что княжна, прежде чем... - короткая пауза, - скажем так, сменить цвет, о чем-то... пауза подлиннее, - скажем так, долго и увлеченно разглагольствовала? И потому что именно фиолетовым цветом в соответствии с каким-то там 'календариком' Господь Бог маркирует пустословов? Вы его, кстати, не потеряли - календарь? Мне бы взглянуть. Я перестал подпирать спиной дверцу холодильника, послушно прошаркал в прихожую, на ходу пожимая плечами. Может, и вправду совпадение. А вот Пашка - молодец, сразу отделил зерна от плевел, мистическую бутафорию от криминала, совсем как Атос. 'Сударыня, вы пили из этого бокала?' - Ага, уже что-то. Положи-ка вот сюда, - потребовал Пашка, и я опустил на пластиковую столешницу нашу единственную улику, прямоугольник из плотной гладкой бумаги. Сейчас это закладка. Не прикасаясь руками, Пашка ссутулился над столом, мгновенно утратив чванливую осанку, и вроде бы даже обнюхал цветную полоску, поводя носом, как кролик, почуявший морковку. - Ну ладно, не убий, не укради... Это я могу понять и даже одобрить. Но зависть-то! - Он поднял глаза от стола. - Разве это грех? Это ведь даже не поступок, а свойство души, черта характера. - Грех, причем один из основополагающих, - уверенно ответила Маришка, протирая концом перекинутого через плечо полотенца рюмку из цветного стекла - напоминание о вчерашнем снятии стресса. - Сама по себе зависть, затаенная в душе, безвредна. Но именно она, вырвавшись на волю, становится первопричиной большинства предосудительных поступков. Только не думайте, что это я придумала. Это все толстый вчера... - Мда... - как-то неуверенно изрек Пашка. - Как говорится, тут на трезвую голову не разберешься. Дай-ка рюмочку! - Он протянул Маришке руку раскрытой ладонью вверх. - Ты же за рулем! К тому же коньяк мы вчера весь допили, - вспомнил я с оттенком сожаления. - Ты давай, давай... - повторил Пашка и Маришка аккуратно поставила рюмку на его ладонь. - Ага, - рюмка на ладони подплыла ко мне. - Подержи-ка! неожиданно попросил он. С легким недоумением я принял тонкий сосуд на витой ножке и некоторое время крутил в пальцах, пока Пашка возился со своей визиткой. - Клади сюда! - Он протянул мне раскрытый пакетик - узкий, прозрачный, самозаклеивающийся. Вслед за рюмкой Пашка отправил в пакетик закладку-календарик, аккуратно поддев ее за края большим и указательным пальцами. 'А ведь это он у нас отпечатки снял, - запоздало сообразил я. - Ну не профи ли!' - Скоро верну, - пообещал он и бросил два пристрелочных взгляда - на меня, потом на Маришку. - А теперь, полагаю, вы попросите меня отвезти вас в Центральный Дом Энергетика и помочь разобраться со всей этой эзотерикой... Ладно, считайте уговорили. Сбор внизу через пять минут. Пойду пока погреюсь.
Ах, чего только не вытворяла на перегруженных утренним потоком машин улицах столицы Пашкина 'БМВ'! Темно-зеленая, обтекаемая, стремительная, если смотреть снаружи, и мягкая, кожаная, коричневая для тех, кто допущен в салон. В очередной раз игнорируя расцветку светофора или проносясь поперек разметки, Пашка просто высовывал в приоткрытое окошко синий проблесковый маячок - неподключенный, незакрепленный! - и комментировал свои действия примерно так: - Вообще-то стараюсь не афишировать. Просто время поджимает. А ставшие невольными свидетелями Пашкиной езды гибдедешники только разводили в растерянности жезлами, наблюдая такую наглость. Может, и неслись нам вдогонку их неуверенные свистки, но не доносились, ибо скорость звука, увы, тоже не безгранична. - Полноприводная? - поинтересовался я с невольным уважением, глядя, как мягко машина сворачивает с Татарского проезда на одноименную набережную. - Да нет, - отозвался водитель, - задне... - Это хорошо, - прокомментировал я, припомнив некоторые обрывки вчерашней проповеди. - А то бы я обзавидовался. Позеленел бы, как... - Как одуванчик! - перебила Маришка. - Зависть желтого цвета. - Странно. Мне всегда казалось, от зависти зеленеют. - Зеленеют от похоти. - Ого! - Я притворился удивленным. - Откуда такое знание предмета? - Память хорошая. - Хватит обсуждать всякую ерунду, - поморщился в зеркальце заднего вида Пашка. - Приехали. 'БМВ' мягко прошуршала колесами на огороженную стоянку перед ЦДЭ. Пашка первым ступил в тень гигантской подстанции, дождался, пока мы с Маришкой хлопнем дверцами, и тонко пискнул брелоком сигнализации. - Ну, с Богом! - объявил он. - Кстати, ничего, что я о нем вот так... всуе? Малый концертный оказался закрытым. Вполне предсказуемый результат в 11 утра понедельника. - Хорошо, - сказал Пашка, пару раз торкнувшись в запертую дверь. Первый раз - легонько, для очистки совести, второй - уже всерьез, для зачистки. Попробуем по-другому. Он подцепил клешней манжету на белоснежном рукаве рубашки, глянул на часы и сказал: - Думаю, нам туда! После этого мы минут десять, как какие-нибудь участники броуновского движения, хаотично перемещались по этажам и коридорам Дома Энергетика. Вверх-вниз, туда-обратно, пока не остановились перед неброской желто-коричневой дверью с надписью 'АДМИНИСТРАТОР'. - Ждите здесь, - скомандовал Пашка. Разочек царапнул для приличия дверь пониже
