- Но, если он от тебя побежит, ты будешь видеть только его зад. Что тогда делать?
- Это проще простого. И мне странно, что ты сам не догадался.
- Нужно выстрелить ему в левую половинку?
- Ничего подобного, - ответил дядя. - Нужно только помнить, что кабан очень любит трюфели...
- А дальше что? - с живым интересом спросила мама.
- Ну как же, Огюстина! Вам нужно просто наклониться влево от себя и крикнуть, да погромче, через левое плечо: 'Ах, какой дивный трюфель!' Тогда, привлеченный этим, кабан озирается, делает поворот налево от себя и подставляет вам свою левую лопатку.
Мать расхохоталась, за нею и я. Отец улыбнулся, а Поль заявил:
- Ты сказал это только так, для смеху.
Но сам он не смеялся, потому что решительно не знал, чему теперь верить.
* * *
Обед, прошедший под знаком охоты, тянулся гораздо дольше обычного, и было уже девять часов вечера, когда мы встали из-за стола, чтобы приступить к изготовлению патронов. Мне позволили остаться, так как я заметил, что это будет для меня 'уроком наглядного обучения'.
- Полчаса, но больше, - наказала мне мама и унесла задремавшего Поля, который, не раскрывая глаз, слабо повизгивал в знак протеста.
- Прежде всего, - сказал дядя, - обследуем оружие. Он подошел к буфету, извлек спрятанный за тарелками красивый футляр из коричневой кожи (я чувствовал себя глубоко посрамленным, что не обнаружил его раньше) и вынул очень изящное ружье, на вид совсем повое. Ствол был чудесного матово- черного цвета, гашетка - никелированная, а резной приклад украшала фигурка лежащей собаки, словно вросшая в полированное дерево.
Отец взял в руки дядино ружье, осмотрел и от восторга даже свистнул.
- Свадебный подарок старшего брата, - объяснил нам дядя. - Шестнадцатый калибр, марки 'Верне- Каррон', с ударником.
Он нажал затвор, механизм открылся, удивительно приятно щелкнул: 'клик-клак', и дядя посмотрел сквозь отверстия стволов на лампу.
- Смазано превосходно, - сказал он, - но завтра осмотрим еще раз, внимательнее. - Повернувшись к отцу, он спросил: - Ваше где?
- У меня в комнате. - И отец торопливо вышел из столовой.
Я и не подозревал о существовании папиного ружья и очень обиделся, что он по доверил мне эту изумительную тайну. Я ждал его с нетерпением, стараясь угадать по его шагам, куда он идет, а по щелканью ключа - в каком месте спрятано ружье. По мои шпионские догадки ни к чему не привели, и вскоре я услышал, как отец быстро спускается вниз.
Он принес большой желтый футляр, купленный без моего ведома, должно быть у старьевщика: почтенный возраст вещи выдавали длинные трещины, а сквозившая в них белесая масса свидетельствовала, что футляр сделан из папье-маше.
Жозеф открыл эту жалкую бутафорию, смущенно улыбаясь:
- Пожалуй, мое ружье покажется довольно убогим рядом с вашим современным оружием. Но его подарил мне отец.
Превратив таким образом этот древний самострел в благопристойную реликвию, он извлек из футляра одну за другой три части огромного ружья.
Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на ружье, воскликнул:
- Господи! Да это пищаль!
- Почти, - ответил отец.- Но, кажется, ружье бьет метко.
- Это не исключено, - сказал дядя.
Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него сошел; гашетка не была никелированной, а огромные, неуклюжие курки словно ковал кузнец. Я чувствовал себя несколько униженным.
Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.
- Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это, должно быть, номер двенадцатый.
- Да, - подтвердил отец. - Я купил гильзы для номера двенадцатого.
- Конечно, с затравочным стержнем?
- Именно. - Он вытащил из картонки два-три пустых патрона и протянул дяде.
Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпки. Дядя вложил один патрон в ствол ружья.
- Ствол немного раздался, но это действительно двенадцатый калибр со стержнем... Эта система давно уже вышла из употребления, она представляет некоторую опасность.
- Какую же? - спросила мама.
- Ничтожную. Но все же опасность есть. Видите ли, Огюстина, собачка, ударяя по этому медному гвоздику, воспламеняет порох заряда. Но этот гвоздик-то наружный, он ничем не защищен: он может получить и удар извне.
- Например, каким образом?
- Например, если патрон выскользнет из пальцев охотника и, падая, ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.
- Ну, это но смертельная опасность, - успокаивал маму Жозеф. - Да и никогда я не выроню из рук патрона.
- А мне довелось видеть вот такой случай, - начал дядя. - Произошло это, когда я был очень молод, еще во времена пистонных ружей, ружей с затравочным стержнем. Председатель Общества охотников Беназет был до того толст, что ночью вы бы издали приняли его за бочку. А чтобы сделать для него пояс с патронташем, пришлось сшить два вместе. Однажды после обильного охотничьего завтрака господин Беназет оступился на лестнице и пересчитал сверху донизу все ступеньки - вместе со своим патронташем. А патронташ-то был набит патронами с затравочным стержнем... Так вот, пальба поднялась такая, словно стрелял целый взвод. И, сколь это ни прискорбно, я должен доложить вам, что он помер.
- Жозеф, - сказала мама, побелев как мел, - надо купить другое ружье, иначе я не пущу тебя на охоту!
- Да полно тебе! - засмеялся отец. - Во-первых, я но похож на бочонок; во-вторых, не буду председательствовать на 'обильном охотничьем завтраке' в стране великих винохлебов: я убежден, что, когда господин Беназет взорвался, из него забил мощный фонтан красного вина!
- Вполне возможно, - смеясь, согласился дядя Жюль. - Кроме того, Огюстина, могу вас заверить, что это пока единственный в своем роде несчастный случай. И, порывисто встав, он вскинул папино ружье.
Мама крикнула:
- Марсель, стой на месте! Не шевелись!
Раз пять-шесть повторил дядюшка свой маневр, прицеливаясь то в стенные часы, то в висячую лампу, то в подставку для вертела. Наконец он произнес свой приговор:
- Ружье очень старое и весит на три фунта больше обычного. Но оно удобно в руке и плотно примыкает к плечу. По-моему, отличное оружие!
Отец просиял и но без гордости оглядел аудиторию.
Но дядя внес одну поправку:
- Если все-таки оно не взорвется.
- Что?! - в ужасе спросила мама.
- Не пугайтесь, Огюстина, мы обследуем его всячески и пробные выстрелы дадим, привязав к гашетке бечевку. Если оно взорвется, Жозеф останется без ружья, зато сохранит правую руку и глаза.
Он снова осмотрел затвор и сказал:
- Может статься, что под воздействием несколько более сильного заряда оно изменит свой калибр и превратится в ружье на уток. В общем, завтра все выясним. А сегодня будем готовить боеприпасы! - И дядя Жюль по-военному скомандовал: - Погасить всюду в доме огонь! Опасность представляет даже эта керосиновая лампа!
Обернувшись ко мне, он добавил:
- С порохом не шутят!!
