Продолжение

органически вписавшихся в окружающую местность, в изумительном мире русской равнинной природы, погруженной в вечный покой, вам приснился необычный сон. Будто вы щуритесь от обилия света. От высоты у вас слегка кружится голова.

Взявшись за руки с любимой, вы летите, не предпринимая к тому никаких усилий. Ее каштановые волосы треплет встречный ветер, на устах блаженствует улыбка, глаза восторженно устремлены вниз. Медленно и величественно проплывают под вами горы, долины, леса, луга, пасущиеся стада, озера, реки, моря, являя вашему ненасытному взору многообразие и единство природных красок, форм, линий. А всю эту зримую гармонию объемлет и завершает нежно-голубое, прозрачное, как шелк, небо, напоминающее купол космической филармонии. Аналогию усиливает тихая, торжественная месса, которая откуда-то накатывается волнами, будто эхо. Душа полнится благоговением, на глаза наворачиваются слезы... По возвращении домой вы делали все, чтобы забыть смуглянку. Но психологические установки и запреты, друзья, женщины, вино только усугубляли состояние раздвоенности, в которое вы впали, которое стало нормой вашего существования. Образ незнакомки беспрестанно требовал внимания, вашего мысленного присутствия там, в Вологде. Раз за разом отдаваясь сладким, трепетным воспоминаниям, вы вновь и вновь переживали праздник молодости, упивались открытием. Оказывается, вы способны еще любить, любить сильнее, чем любили, любить окрыленно и также мистически-углубленно, как когда-то, лавным-давно, в школьные годы. Зародилось и обрело жизнь предчувствие, что вы на этом свете не один. Есть душа, созвучная вашей. Не помогло вам и последнее, проверенное средство. Попытка выразить наболевшее, сокровенное на бумаге окончилась полным провалом. Нужные слова извлекались на поверхность сознания мучительно долго, принужденно, волоком, а состыкованные в предложения, они не передавали даже близко вашего истинного настроения.

Вот почему, дабы не поддаться хандре и отчаянию, вы прибыли сюда повторно.

Вернулись, говоря образно, к камню преткновения.

Хромов распрямил спину, поднял голову. Он был подавлен и вместе с тем изумлен.

На его немой вопрос Батюшков, усмехнувшись, ответил немедленно:

- По сути, я ничего не придумал. Рассказал, опираясь отчасти на собственный опыт, отчасти - на опыт других. А вам, наверное, мнится, что ваша история особенная, самая значительная. Эх, сударь, сударь...

Есть странствиям конец - печалям никогда!

В твоем присутствии страдания и муки.

Я сердцем новые познал.

Они ужаснее разлуки,

Всего ужаснее! Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей

Следы сердечного терзанья...

Он помолчал, вздохнул и закончил:

Что в жизни без тебя?

Что в ней без упованья,

Без дружбы, без любви - без идолов моих?...

И муза, сетуя, без них

Светильник гасит дарованья.

Батюшков развернулся и обратил на Хромова долгий, испытующий взгляд. В нем бились, пульсировали, сосуществовали самые разноречивые переживания, угадывались боль, страстность, страх, сомнения, спорные желания и молчать, и выговориться.

Хромов, напрягшись, ждал.

- Знаете, почему вам не пишется продолжение? Вы нарушили писательскую заповедь:

'Живи, как пишешь, пиши, как живешь'. Перо не обманешь. Не обессудьте за сей нравоучительный тон, однако будьте благоразумны в выборе. Женщин, воплощающих в одном лице Музу и любовницу, не водится в природе. Натура у вас чрезвычайно впечатлительная и ранимая. Не дай Бог вам повторить мою участь. Поприще словесности требует всего человека. Освободитесь от привязанностей. Научитесь принимать одиночество как благо. Одиночество и затворничество - ваш удел, если хотите из себя что-то значимое выжать.

- Помилуйте, о чем тогда писать? - недоумевая, возразил Хромов. - В таком случае уж сразу в монастырь.

- Вот именно! Это-то я и хотел услышать от вас, - торопливым, хриплым голосом проговорил Батюшков. От спокойного, уравновешенного старика не осталось и слепа.

Глаза горели, бегали, лицо стало подвижнее, пальцы, обхватывающие набалдашник трости, шевелились, а тело вздрагивало, конвульсировало, будто по нему периодически пропускали электрический ток. Поведение соседа все больше настораживало Хромова.

- Вы правильный сделали выбор, - продолжал с жаром Батюшков, придвигаясь к Хромову. - Я тоже намеревался уйти, но меня обманули. А вас я искренне поздравляю.

'Он и вправду сумасшедший,' - с горечью подумал Хромов. В случившемся виноват, разумеется, он, Хромов. Кто же знал, что рассказанная история так резко, таким удручающим образом подействует на поэта. Но сейчас надо что-то делать.

- Раз приняли решение, не теряйте времени даром. Бегите. Иначе мир сей проглотит вас с потрохами. Двести лет я лицезрю людей. Устал. В каждом из них сидит бес.

Каждое событие у них - фарс. Балом правит Сатана. Под аккомпанемент самых светлых, философических, христианских лозунгов и фраз. Сатана уверен в человеке - не выдаст, не подведет. Кто- кто, а он знает человека. Знает лучше, чем Бог. - Батюшков схватил Хромова за плечо. - Что ж вы медлите, сударь? Вставайте!.

- Гражданин, вставайте, - кто-то будил Хромова, трогая за плечо. Хромов вскрикнул, вскочил на ноги, ошалело уставился на милиционера. - Ваши документы, - потребовал тот, с подозрением глядя на Хромова.

- В чем дело? - робко спросил Хромов, доставая паспорт, в который был вложен обратный билет.

- Не положено тут лежать, гражданин. - Паренек в форме вернул документы и стал поучать скучным менторским тоном. - Историческое место. Музей. Батенькову памятник. Иностранные туристы. Сами должны понимать. Не маленький.

Хромов не представлял для него интереса - не бомж, не пьяный. Приезжий.

Милиционер ушел. К памятнику приблизилась компания - молодожены, гомон, музыка, фата, цветы, кинокамера, нарядная, с иголочки, одежда, шампанское по кругу, прямо из горла - очень по-русски. Компания удалилась, Хромов оглянулся. Березы, по-прежнему гневясь, шелестели кронами. По-прежнему шалил в свое удовольствие ветер. Падали листья. Неотвратимо вступала в свои права осень. Пробили колокола.

В магазине ему недружелюбно сообщили, что женщина с описанными им приметами уехала с мужем в отпуск. Почему-то он этого всего не ожидал. Получив известие, стоял, будто оглушенный. Потом долго слонялся по городу, пока не облюбовал эту скамью, что у памятника. Конечно, в тысячный раз убеждал себя Хромов, все в порядке вещей - муж, счастливая семья. Он, Хромов, должен быть только рад за нее, смуглянку. И все же. Ее глаза. Их выражение, с которым она его провожала. В них было нечто такое, что потрясло его и осталось загадкой. Обознался? Даже если так, он не в накладе. Как выразился бы Александр Сергеевич, он испытал чудное, трепетное мгновение. А потом - кто сказал, что не последует продолжения?

Батюшков? Это мы еще посмотрим, милостивый государь...

г. Ново-Переделкино