…Бойцы — шесть человек — подтягивающиеся от дальнего края периметра к точке подрыва стены, о ликантропах имели достаточное представление. Но ничего не знали о готовящейся ночью обставе. И действовали согласно инструкции — немедленно двинулись к месту ЧП. В автоматах были магазины с обычными патронами… Оборотень одним прыжком оказался между ними — так волк врывается в центр сгрудившейся отары, к ягнятам и яркам, — и начал резню. Эти сопротивлялись дольше, четверо успели пустить в ход оружие — но все рухнули с разодранными глотками. Именно на их останки натолкнулись Лисовский и Петрусь…
…Вышедшим из штаба повезло больше. Пробежав около половины пути, они услышали стрельбу позади, в покинутом здании. Повернули назад — и как-то разминулись с третьим ликантропом. Настиг он их только у дверей штаба. Встретили огнем, и, потеряв трех человек, успели запереться. Внутри ждало жуткое зрелище — заваленный телами коридор и двое контуженных взрывом гранаты, не способных толком объяснить, что здесь произошло. Разъяренная несколькими попаданиями тварь тем временем начала таранить — дверь. Филенка трещала и прогибалась от ударов бросающейся с разбегу туши…
…Все происходило быстро и почти одновременно. Никто не понимал ничего. В двух или трех местах свои стреляли по своим. Бухал гранатомет — кто? зачем? в кого? Полыхнули две резервные емкости с ГСМ — языки пламени осветили место побоища, но понимания пытавшимся что-то понять не прибавили… Тщательно просчитанная операция, в которой одна из сторон была проинформирована обо всех ходах противника, полетела к чертям. А противник сыграл совсем по-другому…
— Куда идем? — слишком громко спросил Миша. Уши и у него, и у Надежды были заложены после грохота рванувшей в замкнутом пространстве РГД-5. Ладно хоть оказалась не «эфка», осколки той дают в помещениях самые невероятные рикошеты, сохраняя при этой убойную силу.
— В виварий? — снова спросил Миша. — Или на вертолетную?
Надежда огляделась. Они только что выскочили из здания штаба — и бегом рванули в темноту. Погони не было.
— Погоди… К черту виварий. Если это крендель не врал, нам ихние морские свинки не по зубам. Берем его самого, и — к майору.
Но Деточкина на месте не оказалось. Надежда скрипела зубами на напарника, тот клялся и божился, что надежно при-найтовал пленника к дереву… Но факт был налицо: не то Деточкин умудрился освободится сам, не то на него напоролся кто-то из соратников.
— Погано, — констатировала Надежда. — Его байкам без доказательств кто поверит?
Вокруг усиливались звуки боя. И некоторые из этих звуков казались странными. Подтверждающими не менее странные рассказы пленника.
Принять какое-либо решение они не успели. Запищал крохотный цилиндрик рации — канал связи с майором. Связи на самый последний, крайний случай, когда терять и опасаться будет уже нечего.
Цилиндрик пискнул и смолк. Свой вызов Лисовский не повторил, и на их вызов не ответил. Надежда безуспешно терзала рацию, а Миша подумал: «Похоже, с Лисом действительно произошел крайний случай. И последний».
Надежда скомандовала:
— Идем к водонапорке. Широким поиском. Они где-то здесь… Бегом марш! Они побежали.
В штабе тоже пытались наладить связь — с Петербургом, с Мастером.
Пытался Юрик Копылов — молоденький радист, попавший в Логово сразу после срочной, по родственному блату.
Дежурить радистам полагалось всегда по двое, но… При отлучках Мастера, как везде и всегда то бывает, дисциплина слабела, а Юрик, недавно пребывавший в почетном статусе дембеля, среди матерых контрактников вновь угодил на роль зеленой салаги… В общем, он был один.
Ему единственному Марик приоткрыл свое инкогнито и некоторые детали предстоящей ночи (точнее, запланированного Мастером ее развития). Открыл — и отдал строгий приказ: сидеть за запертой дверью, ничего не предпринимать, никому не открывать, носа не высовывать.
Юрик сидел.
Когда на первом этаже вспыхнул бой, ему показалось: запланированная инсценировка идет не совсем по плану. Но приказ не нарушил. Тем более что вскоре грохнула граната и пальба стихла. Юрик немного успокоился. Однако затем выстрелы вновь затрещали — на улице, у входа в штаб…
Он выглянул, увидел мечущуюся среди людских фигур огромную стремительную тень — и бросился к пульту связи…
Юрик не знал кода, позволявшего немедленного связаться с Мастером — соединяли их мучительно долго. Вопли и топот переместились внутрь штаба. Но там пока не стреляли…
…Наружная дверь содрогалась от ударов. Косяки трещали. Мелко сыпалась штукатурка — фонари выхватывали облачка невесомой белой взвеси. Ни единого плана, ни единого руководства у уцелевших не было. Кто-то орал про спецпатроны, хранившиеся лишь на складе да в оружейной комнате вивария. Кто-то — про гранаты. Кто-то тишком-молчком рванул наверх — спрятаться, запереться, отсидеться… Про окно с вынутой решеткой не вспомнил никто.
Трое или четверо, сохранившие способность к действию, торопливо наваливали перед дверью хилую баррикаду. Постепенно к ним присоединились и остальные — кто не разбежался и не попрятался. Баррикада росла: столы и стулья, тумбочка дневального, и даже обшарпанный бюст Ильича из бывшей ленинской комнаты — ныне о его лысину гасили окурки в курилке…
…Сбивчивый доклад Юрика закончился неожиданно: в наушниках раздался короткий громкий треск — яростно и неразборчиво оравший голос Мастера исчез. Юрик заподозрил, что Мастер шарнул об пол или стену микрофоном, или трубкой, или что там у него было… Не понял другого: что теперь делать. И когда вопли и выстрели раздались уже внутри здания, он нарушил все приказы и инструкции — бросил пульт, подхватил свой АКС и отпер железную дверь. Даже не сделав соответствующей записи в журнале…
…Баррикада не помогла. Не потребовалась. Возня у штаба привлекла внимание второй твари, несшейся по Логову широким зигзагом… Она сразу учуяла тянущийся из открытого окна запах еды — сдобренный, как приправой, острым запахом страха. Зверь прыгнул в окно, не раздумывая. Раздумывать он неумел…
…Замок не поддавался трясущимся пальцам — когда Юрик выскочил в коридор второго этажа, стрельба смолкла. И вопли тоже. Снизу раздавался одинокий крик — пронзительный и бесконечно-долгий, казалось, столько человеку не вытянуть одну ноту, не хватит воздуха в легких, — но крик звучал и звучал. Потом резко оборвался. В тишине послышались звуки — негромкие и оттого особенно жуткие: чавкающее урчание. А еще — шаги. Тяжелые, неуверенные — кто-то поднимался по лестнице. Юрик вскинул в ту сторону автомат, забыв, что патрон не дослан… В полутьме над верхними ступенями лестницы показалось и стало медленно подниматься нечто страшное, кровавое, искореженное… На жутком месиве блестел уцелевший глаз — и Юрик понял, что недавно оно было человеческим лицом; понял и хотел закричать, глотку перехватило, наружу рвалось хриплое бульканье; человек на лестнице стал виден уже до колен — шатаясь, с трудом, но упрямо поднимался — и совсем неподходящим к моменту, игривым жестом помахивал чем-то, зажатым в левой руке: через секунду Юрик увидел, что это не зажато в руке, это сама рука, кисть и запястье, повисшие на кровавых лохмотьях — понял и наконец закричал. Так же долго и пронзительно, как недавно кричали внизу. Поднимавшийся человек упал, ударившись бывшим лицом о верхнюю ступеньку. И стал медленно, словно стекая, сползать вниз. Потом движение его мгновенно ускорилось — он исчез из виду рывком. Юрик бросился обратно, за железную дверь, не прекращая крика.
Замок снова не хотел срабатывать, затем закрылся неожиданно легко, и Юрик понял, что запирает его двумя руками, а автомата нет, автомат остался в коридоре, за дверью, и подумал, что Мастер за такое… — он отчаянно пытался представить, как же его накажет потом Мастер, ему очень хотелось, чтобы наказание было, и потом — было, и он старался думать об этом, только об этом, лишь бы не думать о том, что творилось снаружи…
Потому что там происходило неправильное. То, что происходит лишь в кошмарных снах, когда ноги обмякают и сердце превращается в ком холодной ваты, но где-то в глубине все равно живет спасительное знание: всё невзаправду, проснусь — и всё кончится… То, что наяву можно с ужасом и отвращением
