питали они должного уважения к Степану Филипповичу, может быть, просто потому, что не знали его как следует. А может, и наоборот, как раз потому, что знали.
Почти у самого забора, за полметра до цели путешествия, что-то кольнуло его чувствительно в босую пятку, так что Степан Филиппович охнул и произнес несколько слов, обычно в таких случаях употребляемых людьми простыми. Нагнувшись, он увидел крохотную колючку, проклюнувшуюся из-под земли. Откуда бы ей взяться?
Обронил, когда резал проволоку для ограды? Но не таков был Степан Филиппович, чтобы ронять и забывать. К тому же колючка выглядела совсем свежей, она блестела первозданным металлическим блеском и, казалось, омыта была утренней росой. А подполковник Вольнов знал, как быстро, за считанные дни, ржавеет на открытом воздухе колючая проволока.
Степан Филиппович потянул железный шип на себя, тот подался, но с трудом, потащив за собой тонкий металлический ус, на котором, притаившись под землей, сидели совсем уже крошечные шипики, точь-в-точь как настоящие, только в сто раз меньше. Ус сопротивлялся Степану Филипповичу, как если бы его держал в земле корень.
Подполковник Вольнов подивился находке, но не очень, поскольку сам предмет был знаком и привычен, и присыпал ус землей.
За хлопотами Степан Филиппович забыл о колючке, а когда на следующее утро отправился тем же маршрутом, на сей раз предусмотрительно надев сандалии, то увидел, что ус заметно подрос и шипы на нем вполне сформировались. На земле лежал отрезок колючей проволоки, у верхушечной почки блестящий, словно хромированный, а внизу, ближе к корневищу, уже загрубевший, с налетом рыхлой ржавчины. И рядом с этим дивом, из рыжей глины, на которой не то что анютины глазки, но и сорная трава растет неохотно, пробивались, тянулись к солнцу новые стальные шипики.
От жалости к этой слабой, беспомощной такой растительности у Степана Филипповича захолонуло сердце. Еще до завтрака он настрогал подпорок и воткнул их в землю возле колючки, с таким расчетом воткнул, чтобы, набирая силу, молодая поросль не преграждала дороги к дощатому строению.
Два дня спустя подпорки пришлось сменить - они не выдерживали тяжести усеянных шипами железных стеблей. Степан Филиппович вкопал в землю колья, оставшиеся от возведения забора. Колючка перла из земли, что твой бамбук, она подошла к забору и там одержала скорую победу над недоразвитым боярышником с его игрушечными шипами.
Степан Филиппович достал из ящика с инструментом ножницы по металлу и принялся ждать. Через неделю он срезал первый урожай и смотал в увесистую бухту. Когда их набралось с десяток, Степан Филиппович загрузил товаром садовую тачку и покатил ее на пристанционный рынок, где по заведенному порядку торговали по выходным дням разным барахлом.
Товар разошелся мгновенно. То ли цену Степан Филиппович поставил маленькую, то ли спрос на колючую проволоку в тот сезон оказался повышенным, но бухты расхватывали быстрее горячих пирожков. Хотя, если честно говорить, какой такой товар у нас залеживается, разве что самый никудышный, вроде фетровых шляп.
Поскольку деньгами Степан Филиппович особо не интересовался - хватало ему на жизнь,- выручку он отдал жене, а сам задумался над агротехникой колючки. В журналах и справочниках указаний на сей счет он не нашел, да и без всякой агротехники проволока росла быстро, но Степан Филиппович хотел, чтобы все было как положено, по-научному, по-хозяйски. В зоне он всегда направлял работать на клумбы тех, кто с образованием.
Сама жизнь преподнесла добрый урок подполковнику Вольнову.
Со стороны химзаводика, стоявшего неподалеку с приснопамятных времен и гнавшего какую-то едкую ерунду для ванн и унитазов, пришел пахучий ветерок и принес с собой кислые, если не сказать хуже, дожди. Пожухли гладиолусы на писательских участках, сморщились и опали на землю яблоки и груши, даже у деревенщика зеленый лук пошел не в перо, а в стрелку. Зато у Степана Филипповича на участке все ожило. Из колючих почек выстреливали нежные проволочные побеги, в пазухах зрели и на глазах раскрывались молоденькие шипы, тянулись вверх, к свету, гибкие колючие стебли и, добравшись до края подпорки, скручивались там в бухточки, литые, полновесные, зрелые.
Присмотревшись к этой метаморфозе, Степан Филиппович на отдельной делянке поставил серию экспериментов. Очень скоро он подобрал состав для подкормки. Точный рецепт выведать у него не удалось - кремень-человек! - но в общем и целом так: к серной кислоте надо добавить малость азотной и буквально каплю-другую плавиковой, размешать как следует, влить стакан хромпику и потом, когда настоится денек- другой, положить две столовые ложки навоза.
Зачем навоз, и сам Степан Филиппович не знал, но без навоза не получалось. Много еще загадок у матушки-природы!
Неудобья Степана Филипповича были у всех на виду, да и не таился от людей подполковник Вольнов, не привык таиться: прошел он по жизни с высоко поднятой головой, поздно уже менять привычки. Надев по настоянию жены резиновые перчатки, смешивал он возле нужника кислоты. (Если, кстати, будете готовить такую подкормку, тоже не забывайте меры предосторожности: кислоты-то едкие - можно ненароком и руки попортить, и штаны прожечь...) И долго стоял окрест химический, крепкий дух.
- Все зелье свое варишь, соседушко,- как-то сказал ему через забор писатель-деревенщик.- Селекционер ты наш народный. Талант стихийный.
И по тону его Степан Филиппович понял, что писатель не шутит, что в поселке его теперь уважают.
Сосед помялся немного, покрутил в руке картуз и попросил, смущаясь:
- Не дашь ли ты мне, голуба, отводков там или черенков, чем их, овощи твои, размножают? Нешто и мне попробовать...
Степан Филиппович молча подошел к лучшему своему кусту, из кармана штанов, заляпанных глиной и прожженных кислотами, вынул ножницы, нагнулся и срезал молодой крепкий побег, сверкающий на предвечернем солнце, точно отполированный. Вернулся к забору и протянул соседу.
- Порядок,- сказал сосед, принимая посадочный материал.
- Порядок,-подтвердил Вольнов.
За рассадой стали приходить и другие. Степан Филиппович не жмотничал, давал всем. Вскоре соседи сняли первый урожай и по примеру Степана Филипповича тоже вынесли плоды щедрой писательской земли на пристанционный рынок. Кто постеснялся, тот послал родственников. У всякого писателя родственников полнымполно.
Писательская колючка тоже шла неплохо, но с вольновской не сравнить. У него мотки всегда свежие, хоть на букеты режь, упругие, шипастые, пропитанные запахами земли, купоросного масла и еще чего-то, до боли знакомого. За ними специально приезжали из города, да что там,-из других городов. И какую бы цену ни называл подполковник Вольнов, с ним не торговались. Да и не было толку с ним торговаться, он цену своему товару знал.
- Если вам у меня дорого, гражданин покупатель,- втолковывал он,- вы у них берите, у них подешевле. А у меня, доложу я вам, земля бедная, расходы, значит, большие.
Хитрил Степан Филиппович, хитрил. Понял давно, что Глинистая почва, невесть чем пропитанная,- сущее золото для выращивания колючей проволоки. Понятно, агротехника тоже не последнее дело - когда усы прикапывать, когда обрезку делать,- но главноето в землице. В ней, кормилице.
Повезло Вольнову с землицей - судачили в поселке.
На исходе лета, когда на писательских участках буйствовала колючая лоза и подпорки едва выдерживали тяжесть тугих бухт, начался кризис перепроизводства. Проволокой завален был не только пристанционный рынок, не только торговые ряды в близлежащих селениях, но и обочины шоссе, где писательские родственники предлагали задешево проезжему люду свой металлический цепкий товар.
Колючие плети, налитые соками земли, напитанные кислотами и солями, жухли и покрывались бурым налетом, шипы на них казались ломкими, непрочными. Да и покупатель пошел какой-то мелкий.
Если раньше брали проволоку связками, то теперь просили отрезать метр-другой от самого свежего побега. И слушать не хотели жалобы продавца куда, мол, я остальное дену, бери подряд; тут же шли к другому продавцу и покупали отборные кусочки.
Писательские родичи все еще стояли за прилавками и вдоль шоссе, а Степан Филиппович бросил это
