набитых золотом трюмах и о девочке-капитане, которая была старше тебя… Всего-то в два раза.
— Большая! — разочарованно протянула Мари.
— Просто огромная! — Дюпон поставил ее на землю. — Мне по плечо. Все, малышка, остальное — потом. Если, конечно, не будешь надоедать с расспросами, а то я этого не люблю и не стану рассказывать. Иди переоденься, босоножка, и вспомни, что ты дочь аристократов. Пьер, присмотри, чтобы она умылась!
— Я сама помню!
— Тогда беги! — Блондин шире отворил дверь и пропустил Мари в дом. — Клод, мне не понравилась сегодняшняя история. Я понимаю, что Мари просто клад для нашей организации, но не лучше ли оставить ее в покое лет хотя бы на десять?
— Ты слишком мягок, Пьер де Бюсси-Рабютен, — усмехнулся Дюпон. — Я бы и рад оставить Мари в покое, рад бы вообще никогда не ввязывать ее в наши дела… Но во Франции назревают большие события. И ничего хорошего это не обещает никому, в том числе и Мари. Нам надо попытаться если не остановить их, то хотя бы сгладить их воздействие.
— Думаешь, прозрачные и правда хотят взорвать эту страну? — Пьер прикрыл дверь и подошел к Дюпону. — Клод, я понимаю, сейчас у Франции не лучшие времена, но каждое поколение говорит: прежде было спокойнее! Ты не преувеличиваешь? Конкретных данных у нас нет.
— И не будет, — мрачно сказал Дюпон, наполнил бокал и подал его Пьеру. — Верь мне. Тут, во Франции, развернется битва за мир. И прозрачные к ней готовы, возможно, лучше, чем мы. Посмотрим, как будут развиваться события. Но я готов поставить десять монет против одной, что трон не устоит. Бурбоны даже не понимают, как этот трон шатается, вот потому и не устоит.
— Новая династия? — Пьер пригубил вино и пожал плечами. — Сомневаюсь, Клод. Духовенство на стороне Бурбонов, а без него третье сословие новую династию не поддержит, даже если они найдут союзников среди дворянства.
— А духовенство тоже не понимает, что за сила может ударить их с самой неожиданной стороны. — Дюпон опустился в кресло. — Ладно, оставим этот разговор — время нас рассудит. Вези девочку в Париж, а я попробую тут разузнать, что же получил наш лейтенант. Все слишком просто! Похоже на отвлекающий маневр.
— Скорее всего, предмет не слишком сильный, — кивнул Пьер. — Какой-то лейтенант! Может быть, нас и правда провели. Последний вопрос… Клод, а зачем ты сказал Мари о своем прошлом? Ну, этот намек на пиратство, на южные моря и золото в трюмах… Зачем?
— Она ребенок, Пьер. Но она драгоценный ребенок. Беспредметница. Она нужна нам, но если ей не доверять… Тогда Мари однажды может выбрать другую сторону, а уж предложение оттуда ей обязательно когда-нибудь последует, верь мне. А значит, надо постепенно открыть ей правду. Только правду. Пьер, фальшь дети чувствуют. Кроме того, мне, может быть, и самому хочется рассказать Мари эту сказку. Дети слушают по-другому, ты не задумывался об этом?
— Дети, дети… Ты бы женился, а, Клод? — Пьер рассмеялся. — Пора бы тебе иметь своих, впрочем, как и мне. Ну, прощай, поеду возвращать нашу золотую девочку ее ничего не подозревающим родителям.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЛЮДИ И ТАЙНЫ
Александр Остужев впервые оказался один, без начальства, за границей. Пусть ненадолго, пусть его задача — всего лишь довезти чемодан до дома Жозефины Богарне и извозчик не стал ничего уточнять, а все же… Миссия явно важная — недаром же Карл Иванович приказал держать под рукой два заряженных пистолета. Двадцатипятилетний переводчик сильно нервничал, сердце билось тревожно. Нет, он не испугался. Просто с самого начала поездки со Штольцем он чувствовал нарастающее напряжение, и вот теперь оно достигло апогея. Сидевший в карете напротив него Ханс, помощник и носильщик, нанятый Штольцем в Германии и отчего-то поехавший с ними в охваченную революцией Францию, смотрел на русского с мягкой усмешкой.
— Вы бывали прежде в Париже? — спросил Остужев, чувствуя, как по виску катится капелька пота. Что-то назревало, происходило, откуда-то приближалась опасность, и он не мог объяснить, как он это чувствует. — Ханс, это великий город.
— Великий, — кивнул Ханс. — Нет, прежде не бывал. Я вообще никогда раньше не выезжал из Пруссии.
Они говорили на восточном диалекте немецкого языка. Александр Остужев, дворянин, сын помещика из-под Владимира, однажды попробовал выучить французский язык — чтобы читать модные романы и нравиться девушкам. К его собственному удивлению, дело заняло не больше месяца. Французский открыл для Александра целый новый мир. Нет, не тот, где юноши читали стихи возлюбленным, а те в свою очередь искали повода впустить ухажеров ночью в дом, так чтобы не заметил отец и не был оскорблен жених в годах… Сюжеты модных романов Александра не заинтересовали. Но фон, на котором разыгрывались нехитрые истории… Остужев любил свою родину. И лес, и река, и отчий дом, и милые дочери соседей — все волновало сердце Саши. Вот только странная тоска объяла душу. Он должен был найти способ увидеть то, что так манило его. Дальние страны! Тот же Париж, непременное место действия большинства французских романов. Хоть раз, да окажутся герои в этом удивительном городе! Остужев попросился на службу, проявил редкий дар к языкам и быстро продвинулся по линии иностранных дел. И вот он был здесь, в Париже.
— Удивительная у вас способность, — сказал Ханс, выглянув зачем-то в окно кареты. — Говорю с вами, будто с земляком. А ведь когда впервые увидел вас — едва понимал!
— Просто вот так получилось, неожиданно открылся талант, — пожал плечами Остужев и утер пот со лба. — Далеко ли нам еще?
— Нет, с четверть часа, — уверенно ответил пруссак. — Я говорил с кучером, он из Эльзаса. Не находите ли, что на улицах многовато вооруженных людей?
— Революция… — пробормотал Остужев, косясь в окно. — Монархия свергнута, а без Богом данного короля кто может чувствовать себя в безопасности?
— Ну, женщин-то на улицах много. И каких женщин! — Ханс причмокнул, и воспитанный в строгости Александр почувствовал неловкость. — Эти фрау… Ради них стоило прокатиться по Парижу. А если женщины ходят без провожатых, без опаски, значит, не так уж все плохо. Тогда почему так часто вижу я в этих кварталах, так близко от Конвента, людей с мушкетами?
Ханс лукаво посмотрел на Остужева, словно учитель, задавший ученику задачку с подвохом. Немного помедлив с ответом, Остужев решился:
— Люди Конвента? Я слышал, недавно были волнения в пригородах. Говорят, туда вводили войска и позже многих из восставших казнили.
— Санкюлоты. — Ханс посерьезнел и выпрямился. — Отребье. Они хотели вернуть якобинцев, Робеспьера, они снова желали казнить и казнить — их забавляет вид крови! Я ненавижу нищих, герр Александр Остужев. Судите меня, как вам угодно, но человек, который не смог отыскать себе иного места в жизни, как только самое последнее, и остается на нем, плодя, как они обычно делают, новых и новых глупых детей со своей дурной женой, не нашедшей себе иного мужа… Их нужно отстреливать, как диких зверей, время от времени. Как хищников! Потому что от поколения к поколению они становятся все злее и все глупее.
— Позвольте! — Александр изумленно вскинул брови. Ханс всегда казался ему спокойным, не слишком образованным, но добродушным слугой. — Позвольте, Ханс! Вы не можете так говорить о людях, которых жестоко угнетали Бурбоны! Они поднялись и сбросили ненавистную им королевскую власть!
— И это говорит подданный российского самодержца? — усмехнулся немец. — А только что вы упоминали о власти Богом данного короля. Да, их угнетали. Только вопрос: сами ли они поднялись? Или их злобу и глупость кто-то просто использовал? В любом случае, как только к власти пришли такие, как они,
