Какое счастье, что она в Грейндже не завсегдатай. Кроум швырнул в чемодан кипу плавок.
– И как впечатления?
– Странные. – Кэти допила сок и вымыла стакан. Она выскользнула из туфель и села за стол, откуда хорошо видела, как Том пакуется. – Я не видела плачущую Богоматерь, только Иисуса – Дорожное Пятно. Но в целом город странный.
Кроум подавил улыбку. Он рассчитывал на странное.
– Когда ты вернешься? – спросила Кэти.
– Через пару дней.
– Позвонишь мне?
Кроум поднял взгляд:
– Конечно, Кэти.
– Когда будешь в Грейндже, я имею в виду.
– А… конечно.
– Ты решил, я хотела спросить, позвонишь ли ты, когда вернешься. Так?
Кроум диву давался, как, и пальцем не шевельнув, дал втянуть себя в нисходящий по спирали разговор еще до полудня воскресным утром. Он просто пытался собрать вещи, ради всего святого, но при этом, очевидно, умудрился задеть чувства Кэти.
Его теория: ее привела в смятение пауза между «а…» и «конечно».
Единственный вариант – уступить: да, да, милая Кэтрин, прости меня. Ты права, я полное дерьмо, бесчувственное и эгоцентричное. О чем я думал!
– Кэти, – сказал он, – я позвоню, как только доберусь до Грейнджа.
– Все в порядке. Я знаю, ты будешь занят.
Кроум закрыл чемодан, щелкнул застежками.
– Я правда хочу позвонить, ага?
– Хорошо, только не слишком поздно.
– Да, я помню.
– Арт приходит домой…
– В шесть тридцать. Я помню.
Арт был мужем Кэти. Окружной судья Артур Баттенкилл-младший.
Кроуму было неловко обманывать Арта, даже несмотря на то, что Кроум вовсе не знал этого человека, и несмотря на то, что Арт сам изменял Кэти с обеими своими секретаршами. Это общеизвестно, заверила Кэти, расстегивая брюки Кроума на их втором «свидании». Око за око, сказала она, – прямо как в Библии.
И все же Том Кроум чувствовал себя виноватым. В этом не было ничего нового; возможно, это было даже необходимо. С юных лет чувство вины играло определяющую роль во всех романах Кроума. Теперь же вина была неизменным, хоть и подавляющим спутником развода.
Кэти Баттенкилл срубила его осмысленностью тонких черт и похотью, пышущей здоровьем. В один прекрасный день, когда он совершал пробежку в центре города, она буквально за ним погналась. Он замешкался посреди благотворительного уличного марша – сейчас не вспомнить, против болезней или против беспорядков, – и неловко сунул Кэти в руку немного денег. Вдруг она – и его догоняют шаги. И она его нагнала. Они позавтракали в пиццерии, где первыми словами Кэти оказались: «Я замужем и никогда раньше такого не делала. Господи, как я проголодалась». Она ужасно понравилась Тому Кроуму, но он понимал, что весьма значительную часть уравнения составляет Арт. Кэти решала дела по-своему, и Кроум понял свою роль. Сейчас это вполне ему подходило.
Босиком, в нейлоновых колготках, Кэти проследовала за ним до машины. Он сел и – пожалуй, слишком поспешно – сунул ключ в зажигание. Она наклонилась и поцеловала его на прощание – довольно долгим поцелуем. Помедлила возле дверцы. Он заметил у нее в руках одноразовый фотоаппарат.
– Тебе в поездку, – сказала она, передавая камеру. – Там осталось пять кадров. Или шесть.
Кроум поблагодарил ее, но объяснил, что это не нужно. Синклер пришлет штатного фотографа, если история с лотереей выгорит.
– То для газеты, – сказала Кэти. – А это для меня. Можешь снять плачущую Богоматерь?
На мгновение Кроум подумал, что она шутит. Она не шутила.
– Пожалуйста, Том!
Он положил картонную камеру в карман куртки.
– А что, если она не будет плакать, эта Дева Мария? Все равно хочешь снимок?
Кэти не уловила сарказма, который просочился в его голос.
– О да, – пылко ответила она. – Даже без слез.
Три
Мэр Грейнджа Джерри Уикс выразил Джолейн восхищение ее водяными черепахами.
– Мои малютки, – нежно сказала Джолейн. Она крошила кочан салата в аквариум, ее синие ногти
