вернулся к технике, от которой он сознательно или даже не отдавая себе отчета отказался. Я не случайно говорю “не отдавая себе отчета”, потому что, когда художник принимает решение использовать новую краску или сочетание красок, это происходит, как правило, бессознательно. Само собой, лиловый цвет встречается не в каждой картине Дерватта. Но я пришел к выводу, что мои “Часы” и некоторые другие работы — в том числе и “Ванна”, которая вас заинтересовала, — созданы не Дерваттом.
— Это чрезвычайно интересно. Потому что в моей картине, “Человек в кресле”, как раз такое сочетание красок, о котором вы говорите. Мне так кажется. А написана она года четыре назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы ее посмотрели!.. А как вы собираетесь поступить со своими “Часами”?
Мёрчисон закурил “Честерфилд”.
— Сейчас узнаете. Я еще не закончил рассказ. Я только что встретил здесь одного молодого англичанина — тоже художника, Бернарда Тафтса, — и он, похоже, подозревает то же самое.
— Да что вы? — Том нахмурился. — Но это же настоящая сенсация, если кто-то подделывает Дерватта! А что вам сказал этот молодой художник?
— Мне показалось, что он знает больше, чем говорит. Но сомневаюсь, чтобы он был в этом замешан. Чувствуется, что у него честная натура, да и по виду его не скажешь, чтобы у него водились деньги. Но он, похоже, хорошо знает среду лондонских художников. Он просто посоветовал мне не покупать больше картин Дерватта. Что вы на это скажете?
— Да-а… Прямо не знаю… Но как он это объясняет?
— Я уже сказал — никак. Мне не удалось заставить его раскрыться до конца. Однако он очень хотел встретиться со мной — говорит, что обегал несколько отелей, прежде чем нашел меня. Я спросил его, откуда ему известно мое имя, и он ответил, что “слухами земля полнится”. Но я ведь ни с кем, кроме сотрудников Бакмастерской галереи, здесь не виделся. Это странно, вам не кажется? Завтра у меня назначена встреча с экспертом из Галереи Тейт, но он не знает, что это связано с Дерваттом. — Мёрчисон глотнул скотч и сказал: — Когда картины стали поступать из Мексики… А знаете, что я завтра сделаю, помимо разговора с мистером Римером из Галереи Тейт? Я спрошу его, не имеем ли мы права посмотреть записи о получении картин Дерватта из Мексики в бухгалтерских книгах Бакмастерской галереи. Меня интересуют не названия — тем более, что Дерватт сказал, что он не всегда придумывает названия сам, — а количество полученных картин. Они, безусловно, должны были проходить через таможню или какое-то другое ведомство, и если какие-то картины там не отмечены, то это, наверняка, не случайно. Вот был бы фокус, если бы выяснилось, что самого Дерватта дурачат и некоторые из его полотен — скажем, четырех — или пятилетней давности — написаны кем-то здесь, в Лондоне!
Да, подумал Том, фокус — подходящее слово.
— Но вы сказали, что разговаривали с Дерваттом. Вы не спросили его насчет своей картины?
— Я показал ее ему! Он заявил, что картина его, но, по-моему, он уверен не на все сто процентов. Он не сказал: “Господи, конечно это моя картина!” Он посмотрел на нее пару минут и только потом произнес: “Это моя картина”. Возможно, это было с моей стороны немного нахально, но я все же высказал предположение, что он мог и забыть какую-нибудь из своих старых картин, которым не давал названия.
Том нахмурился, как бы сомневаясь в этом. Впрочем, он и вправду сомневался. Даже если художник и не дает название картине, он вряд ли забудет, что писал ее. Рисунок — еще туда-сюда. Между тем Мёрчисон продолжал:
— И потом, мне не понравились эти деятели из Бакмастерской галереи — Джеффри Констант и второй, Эд Банбери, — журналист и, похоже, близкий друг Константа. Дерватт, конечно, тоже их старый друг… Я получаю у себя на Лонг-Айленде английские “Лиснер”, “Артс ревью” и “Санди Таймс”, и там часто попадаются статьи Банбери о Дерватте или рекламные вставки, посвященные его творчеству. И знаете, что мне пришло в голову?
— Что? — спросил Том.
— Что Констант и Банбери, возможно, выпускают какое-то количество подделок Дерватта, чтобы получать дополнительный доход. Я, конечно, не думаю, что Дерватт как-то участвует в этом мошенничестве. Но это было бы забавно, не правда ли, если бы Дерватт оказался настолько рассеянным, что не помнил бы, сколько картин он написал? — Мёрчисон расхохотался.
Действительно, забавно, подумал Том, хотя и не так уж весело. А на самом деле все даже забавнее, чем вы думаете, мистер Мёрчисон. Том улыбнулся.
— Так вы собираетесь показать завтра картину эксперту, мистер Мёрчисон?
— Давайте поднимемся ко мне, и я покажу ее вам.
Том хотел заплатить по счету, но Мёрчисон не позволил ему сделать это.
Они поднялись на лифте. Картина была запихнута в угол шкафа, и было видно, что Мёрчисон не разворачивал ее после того, как принес из галереи. Том с интересом разглядывал полотно.
— Красивая картина! — сказал он.
— Да, с этим трудно спорить.
— А знаете что? — Том поставил картину на письменный стол, прислонив ее к стене, и полностью включил освещение. — В ней есть что-то общее с моим “Человеком в кресле”… Почему бы вам не махнуть ко мне и не взглянуть на него? Я живу совсем недалеко от Парижа. Если вам покажется, что моя картина — тоже подделка, я мог бы дать ее вам, чтобы вы показали ее эксперту вместе со своей.
— Хм… — задумался Мёрчисон. — В принципе это возможно.
— Похоже, меня этот вопрос взволновал так же, как и вас, — сказал Том. Предложить оплатить поездку во Францию было бы неудобно, подумал он. — У меня довольно большой дом, и я в данный момент живу один, не считая служанки.
— Решено, я еду, — сказал Мёрчисон, так и не присаживаясь.
— Я собираюсь вылететь завтра.
— Хорошо. Я отложу встречу с экспертом.
— У меня много еще и других картин. Я, конечно, не коллекционер… — Том уселся в большое кресло. — Но у меня есть Сутин, парочка Магриттов. Я с удовольствием покажу их вам.
— Правда?.. — глаза Мёрчисона заволоклись мечтательной дымкой. — И вы говорите, что живете недалеко от Парижа?
Десять минут спустя Том уже был в своем номере этажом ниже. Мёрчисон предложил вместе поужинать, но Том предпочел соврать, что на десять часов у него назначена встреча, так что он не успеет. Покупку авиабилета в Париж и обратно Мёрчисон доверил Тому. Том заказал по телефону два места на рейс 14.00 до Орли на следующий день, среду. Себе он приобрел обратный билет заранее. После этого он оставил у портье записку для Мёрчисона насчет рейса и попросил принести в номер бутерброд и полбутылки медо-ка. Вздремнув до одиннадцати, он заказал телефонный разговор с Гамбургом. На это ушло полчаса.
“Ривза Мино нет дома”, — сообщил ему мужской голос с немецким акцентом.
Том уже устал от вечных безрезультатных попыток поймать Ривза по телефону и потому рискнул назвать свое имя и спросил, не оставлял ли Ривз какого-либо сообщения для него.
— Да-да. В записке говорится — среда. Граф будет в Милане завтра. Вы можете приехать завтра в Милан?
— Нет, я не могу приехать завтра в Милан. Es tut mir leid [12]. — Том не стал говорить этому человеку, кто бы он ни был, что граф, чей путь лежал из Милана во Францию, уже приглашен к нему домой. Том не мог всякий раз бросать все свои дела и мчаться в другой город или страну, хотя в принципе любил такие марш-броски. Он уже летал дважды по просьбе Ривза в Гамбург и Рим, где якобы случайно встречался с “переносчиком” (так Том называл транспортировщиков контрабанды) и приглашал его к себе в Вильперс.
— Думаю, в этом нет необходимости, — продолжал Том. — Вы не можете мне сказать, где граф остановится в Милане?
— “Гранд-отель”, — кратко ответил голос.
— Передайте, пожалуйста, Ривзу, что я с ним свяжусь — может быть завтра. Где я смогу его застать?
— Завтра утром в “Гранд-отеле” в Милане. Он выезжает в Милан ночным поездом. Он не любит летать на самолете.
