Наверное, он имел в виду отель «Гранд Вену» — «Большая охота». Почему-то это название ассоциировалось у Тома с большим капканом. «Придет же такое в голову!» — подумал он с кривой усмешкой.
— Да, похоже, у тебя была напряженная среда, — вслух сказал он.
— Еще бы! Во второй половине дня я, как обычно, еще работал часов пять-шесть в саду мадам Бутен, — ответил Билли и отхлебнул пива. — В четверг, то есть вчера, я поехал в Париж и посетил восемнадцатый округ. Начал со станции метро «Лез Абесс» и добрался до площади Пигаль. Там в почтовых отделениях стал спрашивать, не у них ли зарегистрирован ящик за номером двести восемьдесят семь. Все отвечали одно и то же: подобную информацию они не дают. Тогда я попросил, чтобы мне сообщили хотя бы имя получателя корреспонденции. На мне была обычная рабочая одежда, и я объяснял, что хочу отдать несколько франков в фонд помощи животным — если фонд пользуется этим номером. Они на меня так смотрели, как будто это я был жуликом!
— Ты думаешь, что нашел ту самую почту, где есть именно этот номер?
— Наверняка сказать не берусь. Ни в одном из четырех отделений восемнадцатого округа не признались, что ящик у них имеется, и тогда я сделал, по-моему, верный шаг — он сам собой напрашивался...
Билли выжидательно посмотрел на Тома, словно надеясь, что тот догадается, но Тому не пришло в голову ничего вразумительного, и он спросил:
— Ну, и что же именно ты сделал?
— Купил бумагу, марку, зашел в ближайшее кафе и написал: «Милые защитники животных, ваш приют существует только на бумаге. Я — один из тех, кого вы одурачили. Мне удалось отыскать еще нескольких добросердечных жертв вашего жульничества, так что приготовьтесь — скоро вас навестит полиция».
Билли наклонился вперед, по выражению его лица можно было догадаться, что возмущение нечестностью борется в его душе с радостным азартом. Щеки его порозовели, он старался выглядеть серьезным, но не мог сдержать улыбки.
— И еще я написал, что за их ящиком будет установлено наблюдение.
— Великолепно, — произнес Том. — Будем надеяться, что они струсят.
— Одно почтовое отделение показалось мне наиболее подходящим. Я там покрутился некоторое время, а потом спросил девушку в окошке, часто ли к ним приходят забирать корреспонденцию. Она не пожелала сказать. Не то чтобы она кого-то укрывала, просто они тут во Франции все так себя ведут. Да вы и сами знаете.
Мальчик был прав, Том думал точно так же.
— Когда ты сумел так хорошо их изучить? — спросил он. — Ты и французский знаешь совсем неплохо.
— У нас в школе был французский. И потом года два назад я... то есть мы всей семьей провели лето на юге Франции.
У Тома сложилось другое впечатление: он подозревал, что Билли бывал во Франции часто, возможно, начиная лет с пяти. В обычной американской школе невозможно научиться прилично говорить по- французски.
Он взял с сервировочного столика еще одну банку «Хейнекена», поставил на стол перед Билли и, решив, что пришло время выяснить, где правда, а где ложь, спросил:
— Ты читал заметку о смерти некоего американца — Джона Пирсона? Это произошло около месяца назад.
В глазах подростка мелькнуло изумление, затем он сделал вид, что старается вспомнить.
— Вроде бы я где-то об этом слышал, — пробормотал он.
Том немного подождал, потом сказал:
— Один из его сыновей, тот, которого зовут Фрэнк, исчез. Семья очень встревожена.
— Вот как? Про это я не знал.
Мальчик чуть-чуть побледнел — или Тому это показалось?
— Мне сейчас пришло в голову: а что, если этот беглец — ты?
— Почему я?! — Билли опустил глаза и, держа в руках стакан, чуть подался вперед. — Если бы это было так, то вряд ли я стал бы работать садовником.
Больше он ничего не сказал. Том решил сменить тему.
— Может, поставим новую пластинку? — предложил он. — Кстати, как ты догадался, что я люблю Фишера-Дискау? Из-за моего увлечения клавесином? — проговорил он со смехом и включил проигрыватель с полифоническими колонками, стоявшими на полке над камином.
После небольшого фортепианного вступления комнату наполнил лирически-проникновенный баритон: Фишер-Дискау пел на немецком.
Том моментально встрепенулся. Он улыбнулся, вспомнив о том, что не далее как накануне вечером по приемнику случайно поймал ту же песню Шуберта. Ее исполнял густым стонущим баритоном какой-то англичанин. При этом Тому представился барахтающийся в грязи вверх тормашками и готовый захлебнуться гиппопотам. Ирония заключалась в том, что сюжетом этой песни была любовь героя к прелестной корнуэльской деве, любимой и покинутой им много — даже очень много лет тому назад, судя по тому, что голос исполнителя явно принадлежал человеку, распрощавшемуся с юностью давным-давно.
Том громко рассмеялся.
— Над чем вы смеетесь? — спросил подросток.
— Вспомнил о названии, которое я сам придумал для этой песни — «Душа моя не знает покоя с той поры, как, открыв томик стихов, я узрел там старый счет из прачечной». На немецком мой экспромт звучит еще лучше.
— Я плохо знаю немецкий, но могу себе представить! — Билли тоже рассмеялся, но чувствовалось, что он, как и Том, весь напряжен. Завораживающая музыка продолжалась, Том закурил сигарету и стал беспокойно прохаживаться по комнате, размышляя о том, стоит ли продолжать расспросы. Может быть, обострить ситуацию и прямо потребовать у него предъявить паспорт, адресованное ему письмо — словом, любой документ, подтверждающий его личность? Первая песня кончилась, и подросток сказал:
— Вы не против, может, мы не будем слушать пластинку до конца?
— Конечно, я не против.
Том выключил проигрыватель и вложил пластинку обратно в конверт.
— Вы спрашивали меня о человеке по фамилии Пирсон...
— Да.
— Что бы вы сказали... — начал Билли полушепотом, словно опасался, что кто-то другой в этой комнате или мадам Анкет, находившаяся в кухне, может его подслушать, — что я и есть его сбежавший сын?
— Я бы сказал, что это твое личное дело, — спокойно отозвался Том. — Решил попутешествовать по Европе один и под чужим именем? Ради бога — не ты первый, не ты последний.
Лицо подростка выразило облегчение, уголки его рта чуть дрогнули, но он продолжал молчать, вертя в руках недопитый стакан.
— Вот только семья почему-то обеспокоена, — добавил Том.
— Прошу прощения, месье Тома, я хотела узнать... — произнесла мадам Анкет, заглядывая в комнату.
— Да-да, накрывайте на двоих, — нетерпеливо отозвался Том, он знал заранее, что она хотела выяснить, останется ли гость на ужин. — Надеюсь, ты не откажешься перекусить? — обратился он к Билли.
— Благодарю, я с удовольствием!
Мадам Аннет с улыбкой взглянула на подростка: она любила гостей и радовалась, что им нравится бывать в этом доме.
— Тогда минут через пятнадцать буду подавать, ладно, месье Тома?
Она вышла. Билли поерзал на краешке дивана и робко спросил:
— Можно взглянуть на ваш сад сейчас, пока еще не стемнело?
Через итальянское окно до самого пола они по ступеням спустились в сад. Лучи клонившегося к закату солнца пробивались сквозь сосны и озаряли все вокруг золотисто-розовым светом. Том понял, что мальчику
