тебе, что мальчишку ни за что ни про что покалечил…
— Дался тебе этот сопляк!.. Заживет все на нем, как на щенке… Да и кто он тебе — сын или брат, что ты жалеть его начал?
— Молокосос ты еще, Нигматулла… Вырос, а ума не вынес!.. А если бы у тебя сын был и его так изувечили, что бы ты сказал? Ребенка избить — много сил и храбрости не надо!..
— Ладно, замолчи! — раздраженно крикнул Нигматулла. — Привязался, впился, как клещ, не отдерешь!.. Дай послушать!
С далекой поляны сквозь устоявшуюся вечернюю тишину доносились неразборчивые крики.
— Кажется, делят что-то… Нет, я схожу погляжу, — не вытерпел Нигматулла. — Подождешь? Я мигом!.. Может, клад нашли?..
— Иди, иди, понюхай, чем там пахнет! — насмешливо протянул Кулсубай. — Без тебя они не сумеют все поделить поровну!..
Нигматуллы долго не было. Шум на поляне утих, загустели сумерки. У Кулсубая уже стали слипаться глаза, когда поблизости затрещал валежник и, как кошка, упала серая войлочная шляпа.
— Эх, прозевали!.. — Нигматулла повалился рядом с Кулсубаем и уперся кулаками в землю.
— Что, без тебя обошлись? — весело рассмеялся Кулсубай. — Ай-яй-яй! Как же так? Неужто даже и дыры от камзола не досталось?
— Брось шутки шутить! — Узкие глаза Нигматуллы сверкнули, как лезвие сабли, лицо исказила злобная гримаса. — У мальчишки в тряпке золото было!
— И много там было золота?
— Самородок! Больше овечьей головы!
— Ну да? Вот так-так! Как же ты такого большого ягненка не приметил? Ах, да, я ведь и забыл, у тебя что-то глаза к старости плохо видеть стали!
— Не веришь? Так пойди сам спроси!
— Да откуда у малайки столько золота?
— Нашел, наверное, где-то тут, пока своих телят пас…
— Да-а, крупный куш мы проворонили с то бой! — Кулсубай встал, прошелся, разминая ноги. — Надо бы приласкать мальчишку, а ты его чуть на тот свет не отправил… Нашел с кем связаться, дурная башка!
— Хватит меня на чурки распиливать, и без тебя тошно! — Нигматулла пососал большой палец правой руки, подул на него, сунул под мышку. — Наверно, до кости прокусил, паршивец, — мочи нет, как болит…
— Они еще там или ушли? — спросил Кулсубай.
— Понесли мальчишку домой…
— Может, пугнем их и отберем самородок?
— Держи карман шире!.. Он не один там, с ним какие-то мужики из аула…
Кулсубай сломал смородиновую ветку и начал нервно и быстро ощипывать с нее листья.
— Если кусок во рту, его уже не вырвешь, — пусть тот, кто его схватил, и глотает!.. Но ведь там, где мальчишка нашел этот кусок, может, и другой лежит, а?.. Где нашлась одна овечка, там и все стадо должно быть!..
— Мальчишка, видать, без памяти, а старик слова не скажет — сам напугался до смерти и других перепугает на год вперед!
— По-хорошему надо, не как ты…
— Не как я, не как я! Чего ты ко мне привязался? Может, ты у нас и видишь сквозь тряпку, как курэзэ, а у меня пока что с глазами все так, как у людей!
— Ладно, Нигмат, что зря ссориться! Все одно теперь дело пропащее… — Кулсубай вздохнул. — Жрать хочу, сил нет. У отца твоего, небось, мясо-то припрятано?
— Мне теперь туда лучше и носа не совать. Если Хайретдинов щенок скажет, что я его прибил…
— Да кто об этом подумает! А если подумает, золото ведь нашел не старик, а мальчишка? Ну, значит, и досталось ему от албасты, а ты тут ни при чем! Если кто спросит, так и говори — я не я и вина не моя… Понял? То-то! Почему бы хозяину горы не походить денек-другой в твоей шкуре, а?
— Ну, раз так!.. — Нигматулла с удовольствием рассмеялся.
В лесу становилось светлее от луны, поднимавшейся над верхушками сосен, поляны будто затянул голубоватый туман. Плыл меж стволов призрачный дым, как кружево, просвечивали ветки над головой, засветилась в лесных сумерках береза, случайно оказавшаяся рядом с черными елями. Они задевали ветки, сыпались сверху капли росы, вспыхивали светляками и гасли, но Нигматулла и Кулсубай ничего не замечали, голод гнал их вперед, на запах дыма и жилья, где они могли чем-нибудь поживиться…
На краю деревни они наткнулись на крупного барана, спавшего в тени ивового частокола. Должно быть, он заблудился и лег там, где застала его ночь. Издали он походил на серый, чуть светивший в темноте большой круглый валун.
— Только тихо, не всполоши всю деревню, — предупредил Кулсубай. — Заходи с другой стороны…
Они подкрались к барану, и не успел тот вскочить на ноги, как они зажали его, и Нигматулла быстро выхватил из кармана нож. Баран испуганно проблеял, но тут же захлебнулся кровью. Они навалились на него и держали до тех пор, пока он не перестал дергаться и не обмяк.
— Теперь живо! — скомандовал Нигматулла. — Берись за задние ноги и подальше отсюда!..
— Не бойся, хозяин барана спит — может, пятый сон видит… Разве что от запаха мяса проснется!
Они снова углубились в лес и краем опушки вышли к речке. Красавица Кэжэн тихо всплескивала в своих берегах, играла лунными бликами.
Связав барану ноги ремнем и повесив его на сук дерева, Нигматулла стал свежевать его, ловкими и рассчитанными движениями отделял шкуру.
— Разводи костер! — приказал он Кулсубаю. — Поищи ямку поглубже…
Они отделили заднюю часть освежеванного барана, остальное мясо завернули в шкуру, уложили его на дно ямы, забросали землей и развели на ней большой огонь.
Кулсубай, глотавший все время голодную слюну, насадил баранью голову на две заостренные палки и начал поджаривать ее над костром. Запахло паленой шерстью, в огонь, шипя, падали капли жира. Прикрывая от жара лицо локтем, Кулсубай отрезал кусок недожаренного мяса и жевал — торопливо и жадно.
— Правду отец говорил — краденое мясо всегда вкуснее! — Нигматулла засмеялся, присел к костру. — Хватит прожаривать — в брюхе все переварится…
Он сел, покрякивая от удовольствия, обсасывая косточки, не вытирая стекавший по пальцам жир. Мясо попахивало едким дымком.
— Алла, как хорошо, что ты послал нам молодого, а не старого барашка!.. — насмешливо поднял глаза к небу Нигматулла.
Наевшись, они долго лежали в ленивой полудреме, глядя на угасающий костер. Быстро меркли угли, последние искры сверкали в темноте, как красные глаза рыси…
Всю ночь они мерзли, тесно прижимаясь спинами друг к другу, съежившись около куста. Перед рассветом они уже не могли лежать — до того стало холодно, что надо было прыгать на одном месте или бегать, чтобы немного согреться.
— Огонь, что ли, развести, — пробормотал, стуча зубами, Нигматулла, — Скоро льдом покроюсь. Что это нынче лето такое холодное?
— Нельзя, скоро люди поднимутся, — сонно ответил Кулсубай и потянулся.
— Если узнают про барана, нам несдобровать.
— Прямо противно глядеть на то, как ты трясешься! Будто на небе, а не на земле живешь, своих законов не знаешь! На охоте никогда не был?
— Ну, был… При чем тут охота?
— Закон такой, неписаный: убьешь волчат — жди для себя беды. И тут такой: увидел краденое — молчи, а то и с твоей скотиной то же самое будет!
Туман рассеивался долго, поднимаясь от земли полупрозрачными клочьями и медленно всплывая вверх, к вершинам сосен. Внизу, в лощине он растекался голубоватым молоком, из него торчали лишь ветки кустарника, а травы вовсе не было видно.
