момент, что автоматически шагнула назад, к двери. А Йонас сделал шаг вперед. Он уже протянул руку и хотел забрать у меня кольт.
Это произошло почти мгновенно. Я дважды быстро спустила курок — это было скорее рефлекторно, чем намеренно. Я даже не могла в тот момент наслаждаться, для этого просто не оставалось времени. Он вздрогнул, но сделал еще один шаг ко мне. А Изабель кричала, поначалу только: «Нет, нет, нет!!!». Своими воплями она даже заглушила третий выстрел.
Потом она оттолкнула кресло на колесах и упала на колени. Она колотила кулаками по полу и продолжала кричать. «Нет! Я же тебе говорила, мы должны убраться отсюда! Я тебе говорила, что она нас всех поубивает! Я тебе говорила!».
Своим ревом она совершенно сбивала меня с толку. Йонас все еще стоял прямо. На расстоянии, может быть, тридцати сантиметров от меня, но, во всяком случае, достаточно близко, чтобы кончиками пальцев почти касаться моей руки. Но он уже не усмехался — в его глазах было только невероятное удивление. Он отвел назад протянутую ко мне руку и прижал ее к груди.
Там были три маленьких пятнышка, которые сразу стали превращаться в большие кровяные разводы. Второй рукой он искал, на ощупь, опору. Потом, совсем медленно, он стал заваливаться назад и упал обратно в свое инвалидное кресло. А Изабель все кричала и кричала это свое: «Нет!».
Но у меня больше не было желания в нее выстрелить. «Вот так, вот», — сказала я только.
Я снова спустилась вниз, в зал. Фрау Шюр стояла возле телефона — плача, что-то бормоча, растерянно тряся головой. Проходя мимо, я еще раз похлопала ее по плечу.
«Все уже кончилось», — сказала я. Потом я пошла в кабинет Роберта и села за его письменный стол. Там я и сидела, пока не приехала полиция.
Дом сразу наполнился. Сначала приехали двое в униформе, один из которых забрал кольт из моих рук и остался стоять возле меня, пока второй поднялся наверх, потом спустился вниз и пошел снова к патрульной машине. Потом приехали другие полицейские и среди них, также, Волберт со своим подопечным. Потом подоспел врач, который должен был еще и об Изабель позаботиться. Потом появились санитары, ушедшие, однако, снова — несолоно хлебавши. А напоследок объявился еще и Пиль — какой-то дурак его вызвал — и теперь ругался с Волбертом.
Поскольку Волберт ускорил мою выписку из клиники, поскольку Волберт не был специалистом, а только слепым идиотом. Пиль действительно так сказал — слепой идиот, глухой ко всем предостережениям. Он ведь его предупреждал, ссылаясь на положение в доме. Многократно он ему объяснял, что о несчастном случае с Лучией, мне нужно было, по-любому, еще в клинике сообщить, и потом несколько дней за мной понаблюдать. На фрау Шюр нельзя было полагаться. Изабель с Йонасом должны были переехать в какой- нибудь отель, для их же собственной безопасности. И так далее.
Пиль хотел сделать мне укол. Волберт это предотвратил. Вместо этого он показал мне ордер на арест. Он даже казался грустным, считал, что я абсолютно напрасно сделала себя виновной.
Примерно в то время, когда я спускалась в подвал, он как раз сидел напротив одного прокурора, который, после ознакомления с результатами следствия, выписал ордер на арест. Только поэтому Волберт так быстро приехал, поскольку он и так уже был на пути сюда, чтобы произвести взятие под стражу.
Когда я прочла имя на бумаге, то мне пришлось засмеяться. И я не могла сразу остановиться.
Я была права все эти месяцы, не по всем пунктам, но с первой минуты. Только, при всех своих подозрениях и при всех предположениях, я была настолько слепа, что слепее просто не бывает. То, что показал мне Волберт, было приказом о взятии под стражу Хорста Фехнера, по подозрению в убийстве Йонаса Торховена.
Что касалось убийства Роберта, как Волберт объяснил мне позже, когда я смогла прекратить смеяться, то тут приходилось удовлетвориться косвенными уликами. А что касается убийства Лучии, то в это дело вообще не представляется возможным внести ясность. Если только Изабель не преподнесет признание. В настоящее время она была не в состоянии предоставить информацию. Что до меня, то я не нуждалась ни в какой информации. И тут Волберт полностью разделял мое мнение.
Возможности судебной медицины тоже имели свои границы. И тупой удар оставался тупым ударом. Был ли он нанесен ребром ладони или последовал вследствие падения на ступеньку лестницы — этого никто не мог сказать с последней достоверностью. Точно было установлено лишь то, что нога Лучии была сломана уже после наступления смерти, так же, как и ее многочисленные ушибы. Она могла бы, при падении с лестницы, прежде всего, сломать себе шею.
Волберт в это не верил. Для Хорста Фехнера не составляло труда убить Лучию одним ударом, сбросить ее с лестницы, броситься обратно в свою комнату и снова улечься в ванную. Откуда выбраться потом, ему помогали двое добрых служащих полиции, потому что бедная Изабель не могла с этим одна справиться. А тот факт, что Хорст Фехнер с ранней юности занимался многими видами спортивной борьбы — какое это имело значение?
Волберту и мне — нам не нужны были больше никакие доказательства, мы оба знали, что тут разыгралось. Смерть Роберта на одной безлюдной стоянке, смерть Лучии в последней комнате на галерее. И, чтобы не забыть — смерть одного славного, добродушного, честного, трудолюбивого человека, по имени Йонас Торховен, который не хотел иметь ничего общего с кознями своей младшей сестренки.
И по этому делу имелась цепочка доказательств, причем почти без пробелов, совместно построенная работниками полиции, служащими фирмы и одним, тощим, как щепка, мужчиной, который, одним далеким днем, при воскресении плоти, должен будет остаться лежать, так как не было на нем этой плоти — настолько он был худым. Что ж, тогда Биллер сможет составить мне компанию — тем далеким днем.
Пять месяцев назад Хорст Фехнер улетел в Тунис. К этому времени их план должен был быть разработан вплоть до мельчайших деталей. Фехнер арендовал джип, днями наблюдал за лагерем в пустыне и разведал привычки Йонаса Торховена. Неподалеку было одно маленькое местечко с пивной, где он то и дело пропускал стаканчик пива.
Потом, однажды вечером, Фехнер подстерег его на безлюдной улице, инсценировал автомобильную катастрофу, перетащил Йонаса из его разбитой машины в арендованный джип и поджег.
В последствии, уже как Йонас Торховен, он сообщил руководству фирмы, что он пережил несчастный случай и не сможет больше работать. Только не было в Тунисе ни одной клиники, где бы Йонас Торховен находился, после происшествия, на лечении.
Все это быстро разузнал Биллер. И через три дня после смерти Лучии, он связался с Волбертом — все еще из Туниса, куда его послал Роберт, чтобы расследовать подробности несчастного случая, приключившемся с его шурином.
Биллер знал о том, что насторожило Роберта. Шаги по ночам — он думал, что это я блуждаю по дому. И потом раз, ночью, он услышал шум воды, когда в доме все было тихо. Сначала он посчитал, что я принимала ванну. А утром ему пришлось убедиться, что я ночевала в Ателье.
В следующий раз он прошел к комнате на конце галереи — она была заперта. И когда он нажал на ручку, то Йонас тихо сказал: «Ты с ума сошла, возвращайся в постель. Ты что, хочешь его насторожить?»
Роберт подождал и вскоре услышал в комнате шаги. Он сказал Биллеру: «Я не знаю, что мне и думать. Моя сестра уже недели напролет требует, чтобы я выгнал обоих. Она уже месяцами утверждает, что меня обманывают в пух и прах. И я боюсь, что она права».
Мой бедный Роберт. Изабель должна была проснуться в ту ночь, когда он прокрался к комнате в конце галереи и за закрытой дверью услышал шаги парализованного мужчины. А, может быть, Фехнер на следующий день спросил свою милую, что это ей пришло в голову еще и по ночам к нему приходить, когда среди дня у них было достаточно времени и досуга, чтобы поразвлечься друг с другом. И в ответ ему пришлось выслушать, что Изабель разыгрывала любящую женушку и шагу не ступала из супружеской постели.
Существует еще целая масса предположений, вещей, в которых никогда не будет достигнута последняя уверенность, если только Изабель не нарушит своего молчания. А в это я больше не верю. Она ловкая стерва и сразу поймет, что ей нужно только лишь держать рот на замке. Ей лично не много можно было предъявить — поселить в доме супруга своего любовника под фальшивым именем и с поддельными документами — не является, к сожалению, преступлением против закона. Она может всю вину свалить на Фехнера, а себе приискать другого. Возможно такого, до денег которого легче добраться.
