Штандартенфюрер Рабе предполагал, что именно в качестве специалиста по этому региону он и понадобился теперь рейхсфюреру СС. Судя по назойливым вызовам радио, дело носило весьма срочный характер. Вот, пожалуй, и все, о чем мог догадываться Рабе, подъезжая к крепости Вевельсбург.
Миновав три поста охраны, «мерседес» Рабе въехал в просторный внутренний двор крепости. Он слышал раньше разные рассказы о том, как устроена жизнь в этой таинственной крепости, но сам видел ее сейчас впервые.
Первое, что бросалось в глаза: тщательный косметический ремонт как с внешней стороны зданий, так и в помещениях. Одной из главных целей ремонта было, судя по всему, полное уничтожение любых напоминаний о том, что некогда эта крепость служила резиденцией местного епископа. Кресты и любая другая христианская символика были сбиты или стерты со стен, мебель, на которой могли находиться церковные символы, заменена. Вместо церковных знаков теперь везде красовались другие – древнегерманские руны. Они должны были напоминать членам СС, что жизнь в этой организации подчинена руническому календарю и языческим традициям и праздникам. В бывшей молельной, которая находилась в отдельном отсеке крепости, отныне располагался зал обергруппенфюреров СС с двенадцатью каменными креслами и свастикой, вмонтированной под купол.
Пожалуй, единственными помещениями, которые не претерпели никаких изменений, были темницы и камеры пыток со старинными инструментами, оставшиеся в крепости со времен святой инквизиции. Их рейхсфюрер распорядился оставить в качестве назидательного исторического памятника.
У рейхсфюрера с церковью были сложные отношения. Именно Гиммлер – некогда достаточно набожный человек – стал в нацистской партии одним из тех, кто призывал к открытому конфликту с церковниками. Гремучая смесь древнегерманского язычества и восточных оккультных знаний, которая так сильно пьянила головы некоторым вождям, сама по себе исключала любые благопристойные отношения с лютеранской и католической церковью. И все же это была второстепенная причина. Первая же, и главная, заключалась в том, что сама идеология национал-социализма задумывалась как религия, и потому никакая другая религия рейху уже была не нужна. Речь шла о господстве над разумом и сознанием нации, а христианская церковь как раз в этом могла вполне успешно конкурировать с вождями рейха, что последних несколько огорчало.
Но так или иначе война до победного конца с церковью у рейхсмаршала СС не удалась. Попытки тотального запрета на посещения христианских храмов и соблюдение христианских обычаев ничего не принесли, кроме ропота недовольства, который стал отчетливо слышен в корпусе СС. И тогда пришлось пойти на попятную, очень осторожно соблюдая довольно шаткий баланс между репрессиями против деятелей церкви и некоторых послаблений в общей атаке на религию. Запреты на приверженность христианским традициям задним числом были ослаблены, – просто перестали наказывать тех, кто их нарушал. Позже пришлось отменить и сами запреты. В эту ситуацию то и дело еще вмешивался Ватикан, с которым Берлин играл в особую игру, пытаясь добиться от папы признания. Святой Престол вел себя при этом, с точки зрения Берлина, изменчиво и нелогично.
Штандартенфюрер Дитрих Рабе не зря размышлял на эти темы, пока поднимался в приемную рейхсфюрера вслед за младшим адъютантом, встретившим его на пороге главного корпуса. Именно о Святом Престоле и собирался поговорить с офицером абвера рейхсфюрер СС.
Кабинет Гиммлера был сильно затемнен. «Вероятно, ему так удобнее рассуждать о любимых мистических материях», – довольно неприязненно подумал про себя штандартенфюрер Рабе, оказавшись один на один с шефом СС. Он, наверное, и ездит все время в такую даль, в этот Вевельсбург, чтобы только ощутить себя в великом магическом треугольнике этаким Мерлином рейха. Пожалуй, только этим и можно было объяснить не очень логичное с точки зрения ситуации и географии расположение столицы СС – в западных германских лесах, вдали от берлинского центра всей политической и военной жизни. «Сколько же времени и горючего уходит впустую, и это когда нация воюет!» – уныло подумал Рабе. Впрочем, эту совсем уж неуместную мысль он быстро отогнал от себя. Нельзя было сказать, что поездка в вевельсбургскую резиденцию Гиммлера оказалась Рабе в тягость. Не так уж часто тебе в жизни выпадает шанс, если вообще выпадает, – обсудить с глазу на глаз с рейхсфюрером СС какие-то государственные секреты. Именно так складываются блестящие карьеры.
Гиммлер сделал вид, что штандартенфюрер своим визитом оторвал его от каких-то очень важных дел. «Можно подумать, не по твоей милости меня вызывали по радио каждые полчаса», – заметил про себя Рабе. Он обратил внимание на то, что теперь рейхсфюрер играл одну из своих любимых ролей – мудрую невозмутимость.
Впрочем, все эти психологические наблюдения сейчас были для Рабе совершенно второстепенными. Сказать по правде, он был очень сильно заинтригован, и больше всего на свете ему хотелось узнать, зачем его вызвал в Вевельсбург всесильный и непотопляемый шеф СС. Рабе был готов услышать от рейхсфюрера все, что угодно. Пожалуй, за исключением только того, что он услышал.
– Что вы знаете о Фатимской Деве, штандартенфюрер? – Именно с таким вопросом Гиммлер обратился к Рабе.
«Только не это!» – пронеслось в голове у того. Сейчас выяснится, что это новое мистическое увлечение рейхсфюрера. И ради того, чтобы побеседовать об этом, он и выдернул штандартенфюрера абвера из Берлина? Дело, однако, оказалось несколько серьезнее.
Поддержать разговор об истории Фатимской Девы Рабе поначалу удалось. К счастью, тексты, связанные с ней, были включены в учебники португальского, по которым он учился. Португальцы слишком гордились этим своим главным чудом, чтобы упустить такой шанс и не напомнить о нем иностранным студентам.
Постепенно штандартенфюрер начал понимать, куда клонит Гиммлер. Похоже, он решил сделать фатимское чудо своим собственным открытием. Разумеется, открытием в интересах рейха.
– История довольно любопытная, – задумчиво констатировал рейхсфюрер, блеснув своими знаменитыми на весь мир очками.
– Любопытная, но какая-то очень невнятная, – позволил себе легкую ремарку Рабе. Гиммлер на мгновение взглянул на него с интересом, но тут же этот интерес потерял.
– Невнятна не сама история, – нарочито мудрым голосом сказал рейхсфюрер и сам собой залюбовался. – Невнятной, как обычно, остается роль Ватикана.
Слово «Ватикан» он произнес с плохо скрываемым раздражением. Рабе сразу это уловил, вспомнив о больной мозоли Гиммлера, и решил обязательно использовать этот мотивчик в дальнейшем разговоре.
– Папе понадобилось чуть ли не пятнадцать лет, чтобы вообще признать, что в Фатиме произошло нечто существенное, – напомнил рейхсфюрер. – А на днях епископ Лейрийский собрал журналистов с одной только целью. Он разрешил им сфотографировать некий запечатанный конверт, в котором якобы хранится третий секрет Фатимы, записанный этой сестрой Люсией.
«Ах вот почему он зацепился за эту тему!» – понял Рабе. Эта новость о епископе и конверте прошла мимо него, слишком много работы было в последнее время. Да и, честно сказать, если бы даже эта новость попалась ему на глаза, вряд ли он вообще обратил бы на нее внимание.
– Надеюсь, вы не думаете, штандартенфюрер, что я склонен верить каким-то сказкам, которые придумали церковники. К тому же ватиканские церковники, – насупился Гиммлер, тяжело глядя на Рабе. – Но если уж они придумали такую игру, то почему бы ее не поддержать? Меня интересует не легенда про Святую Деву. Меня интересует то влияние на умы, которое эта легенда имеет на сегодняшний день. Если верить всем этим статьям про многотысячные толпы паломников, то почему бы этим страждущим не предложить себя вместо Девы Марии?
Рейхсфюрер замолчал и выжидательно посмотрел на Рабе.
– Простите, рейхсфюрер, я не вполне понимаю, каким образом... – соврал Рабе и для убедительности
