я сам о себе позабочусь. Видимо, он инстинктивно почувствовал, что воды в этих местах нет, а жара еще больше усиливается в это время года.
На следующее утро Хамра не появился, он исчез бесследно. Наверное, он искал обжитые области или примкнул к пастухам, хотя для этого ему пришлось бы вплавь преодолеть Яркенд! Вернувшись в Кашгар, я спрашивал о нем, но его никто никогда больше не видел. А Йолдаш тем временем, не поддавшись соблазну, преданно следовал за караваном. Что он заплатит жизнью за свою верность, не предчувствовал ни он, ни мы.
24 апреля с запада подул свежий ветер, к счастью, не очень сильный, он не привел в движение песок. Небо было чистое, жгло солнце. Тяжело и медленно вышагивали верблюды по дюнам, часто останавливались, тяжело дыша. На более длительных перевалах все, кроме верблюдов, могли пить. Йолдаш и последняя овца получали свою долю. Но очень скоро собака стала страдать от жажды. Пес обезумел, следя за водяными запасами. Если кто-то только дотрагивался до сосудов с водой, он тут же объявлялся, вилял хвостом, тихонько тявкал и просил пить. Овца так же, как и верблюды, стойко переносила жару. Она двигалась за ними, верная, как собака, и была нашей общей любимицей. Люди поклялись лучше умереть с голода, чем зарезать последнюю овцу.
Утопающий хватается за соломинку. Почему бы не попытаться выкопать колодец? Правда, мы давно оставили за собой последний тамариск, грунтовые воды здесь должно быть очень глубоко. Но все же! Маленький кусочек голой земли показался между дюнами. Ислам Бей и Касим взялись за лопаты… На глубине одного метра они дошли до мокрого песка. Ожидание было на пределе. Люди и животные толпились вокруг колодца, отверстие которого окружала гора мокрого песка. Верблюды опустили головы и дышали влажным холодом.
Йолдаш был вне себя. Он знал, что должно случиться. Скоро он сможет лакать желанную воду. Да, скоро все воспрянут духом, будут отдыхать день или два у долгожданного колодца, наполнят сосуды и спокойно преодолеют остаток пути до Хотана. Йолдаш не мог сдерживаться и скулил от нетерпения. То он катался на мокром песке, то лежал на животе, чтобы охладиться. Трудно было не поддаться соблазну, не сделать то же самое, что и пес. Его высохшее тело пропиталось влагой, и может быть это подкрепило и удлинило его жизнь на несколько часов.
Наше напряжение достигло высшей точки. Вдруг Касим бросил лопату и прислонился к стенке колодца. Испуганно мы спрашивали его, в чем дело. «Песок сухой!» – прозвучал ответ, как смертный приговор. Он покопал еще немного, но песок оставался сухим. Все замолчали и отвернулись. Мы пропали. В этом предательском колодце мы похоронили свою последнюю надежду. Наши верблюды терпеливо ждали всю ночь. Йолдаш не мог понять нас, ведь мы усиленно работали, были близки к воде и почему-то бросили копать, ушли от колодца. Подавленным, вопрошающим взглядом он смотрел на нас. Пес лег на мокрый песок и так же, как и верблюды, стал ждать спасения, которое никогда не придет. До зари мы продолжали свою безнадежную борьбу с влажным песком…
В последнем сосуде воды оставалось только на один день. Выдавать ее нужно было по каплям, растягивая в крайнем случае еще на три дня. Верблюды не пили уже 3—4 дня. Йолдаш и овца ежедневно пили по полной миске. Верблюды шагали медленно. Йолдаш, как всегда, держался рядом с сосудом, в котором плескались еще последние капли воды. Он знал – там спасение! Все чаще мы отдыхали. Я влез на дюну, выискивая лучшую дорогу. Умный пес с лаем прибежал и начал рыть песок, давая понять, что нужно копать колодец. Он спрашивал меня взглядом, почему я не понимаю, какую он испытывает жажду, не стоит ли его верность миски воды? Часто он садился передо мной и долго смотрел мне в глаза, вымаливая ответ на неразгаданную им загадку. Я погладил его, указывая палкой на восток и говоря: «Су, су! – вода, вода там!» Он навострил уши, слово «су» он слышал за последние дни так часто, что запомнил и знал его.
Тихо поскуливая, он пробежал немного в указанном направлении, остановился, глядя на восток, наклонил голову, и вернулся, такой же удрученный и разочарованный, как и прежде, ко мне, как бы сказав, что там нет ни воды, ни зеленой травы, только высокие дюны… Я повторил слово «су» и пошел дальше на восток. Йолдаш следовал за мной и все время не переставал рыть песок лапами. Но все оставалось, как было. Он вернулся, добежав до последнего сосуда, в котором в такт шагам верблюда плескалась вода.
Мы преодолели половину пути от озера до реки. Мы уже не добрались бы до озера, повернув обратно. Хамра решился вовремя спасти свою жизнь. Вопросом было только, доберемся ли мы до реки или нет? Вечером этого дня Мухаммед Шах пришел в лагерь один. Двух верблюдов уже с утра нельзя было заставить двигаться. Бабай, вытянув шею, приготовился умирать, лежа на песке. А Черный еще стоял грустно глядя вслед каравану, исчезающему за дюнами.
Перед началом темноты на западе появились тяжелые облака стального цвета – облака, образованные водяным паром и содержащие столько воды, что ее будет достаточно, чтобы напоить весь караван. Опять блеснула искра надежды, палаточные полосы разложили на песке и все люди были готовы ухватиться за концы и собирать драгоценную влагу, если ливень, о котором мы мечтали, достигнет нашей местности. Из палаточного полотна мы хотели перелить воду в оставшиеся, еще не выброшенные сосуды. Караван был в сильнейшем возбуждении. Йолдаш, громко лая, носился вокруг нас большими скачками. Он понял, что предстояло что-то необычное, касающееся его и нашей жизни.
Затаив дыхание, мы вглядывались в дождевые облака. Я не хотел и не мог поверить, что эти облака – только обманутая надежда, жестокое наваждение. Но какая польза закрывать глаза на действительность? Грозовая туча на западе медленно потянулась на юг, на Тибет, где не было никого, кто жаждал бы ее прибытия.
Мы пошли отдыхать, забыв на несколько ночных часов свои заботы, Йолдаш улегся рядом с сосудом, хранящим последние капли воды. Серьезное положение, казалось бы, совсем не трогало нашу овцу – ни беспокойства, ни усталости. Как Йолдаш, так и она получила сегодня последний раз глоток воды и, как ни странно, овца чувствовала себя относительно хорошо.
28 апреля над пустыней буйствовал один из суровых весенних штормов «кара буран», или черная буря, пришедший с северо-востока. На этот раз я не мог идти разведчиком вперед, так как следы тут же заметало. Нам нельзя было разлучаться. Потеряв друг друга, мы могли бы исчезнуть навсегда. Мнимый знаток пустыни Йолчи шел последним, ведя умирающего верблюда. Позже он подошел ко мне и сказал, что верблюд лег и не может больше встать. Поэтому он его бросил, догнав нас, до того, как замело следы. В лагере я решил оставить багаж, кроме предметов, необходимых нам в ближайшие дни. Я надеялся послать за багажом, как только будет найдена вода. Мою палатку мы больше не разбивали.
На утро 29 апреля мы проснулись, накрытые летучим песком. Несмотря ни на что, мы с трудом пошли дальше на восток. Буря успокаивалась, но мы двигались все медленнее. На следующий день нас ожидал неприятный сюрприз. С утра оставалась еще кружка воды. На самом солнцепеке я смочил губы своих людей и свои собственные половиной воды оттуда. Для раздачи в лагере было оставлено по одному глотку на каждого. Но я обнаружил, что сосуд пуст: кто-то все выпил.
В ночь на 1 мая температура упала до 2°. Звезды светились, как электрические фонари. Утром в хрустально чистом воздухе был абсолютный штиль. Вновь проверяя свой багаж, я нашел бутылку китайского коньяка, предназначенного для примуса. Ислам Бей повел караван с компасом в руке. Я отстал и выпил стопку отвратительного пойла. Йолдаш, бывший со мной, тихо тявкал и вилял хвостом. Видя, как я пью, он
