делать там нечего. Нужно повидать Сурито. Он вздремнет немного, пока тот не пришел. Мануэль толкнул ногой свой чемодан под столом, чтобы удостовериться, что он тут. Может быть, лучше поставить его под стул, к стене. Он нагнулся и подвинул чемодан. Потом положил голову на стол и заснул.
Когда он проснулся, кто-то сидел за столиком напротив него. Это был высокий, плотный мужчина с крупными чертами лица и смуглой, как у индейца, кожей. Он уже давно сидел здесь. Он махнул рукой официанту, чтобы тот не подходил, и теперь сидел и читал газету, время от времени взглядывая на Мануэля, который спал, положив голову на стол. Он читал с трудом, по складам, усиленно шевеля губами. Чтобы передохнуть, он отрывался от газеты и смотрел на спящего. Он неподвижно и грузно сидел против Мануэля, надвинув на лоб черную широкополую шляпу.
Мануэль выпрямился и посмотрел на него.
— Здравствуй, Сурито, — сказал он.
— Здравствуй, малыш, — сказал плотный мужчина.
— Я спал. — Мануэль потер лоб кулаком.
— Я видел, что ты спишь.
— Как дела?
— Хороши. А твои?
— Так себе.
Оба молчали. Пикадор Сурито смотрел на бледное лицо Мануэля. Мануэль смотрел на огромные руки пикадора, складывающие газету, прежде чем спрятать ее в карман.
— У меня к тебе просьба, Манос, — сказал Мануэль.
'Маносдурос' было прозвище Сурито. Каждый раз, как он слышал его, он вспоминал о своих огромных руках. Он смущенно положил их перед собой на стол.
— Давай выпьем, — сказал он.
— Давай, — сказал Мануэль.
Официант подошел, вышел и снова вошел. Уходя, он оглянулся на сидящих за столиком Мануэля и Сурито.
— В чем дело, Маноло? — Сурито поставил рюмку на стол.
— Ты не согласишься поработать со мной завтра вечером? — спросил Мануэль, смотря через стол на Сурито.
— Нет, — сказал Сурито. — Я больше не работаю.
Мануэль посмотрел на свою рюмку. Он ждал этого ответа: вот и дождался. Ну да, дождался.
— Не сердись, Маноло; но я больше не работаю. — Сурито посмотрел на свои руки.
— Ну что ж, — сказал Мануэль.
— Я слишком стар, — сказал Сурито.
— Я только спросил, — сказал Мануэль.
— Это завтра вечером?
— Да. Я подумал, что если у меня будет один хороший пикадор, я справлюсь.
— Сколько тебе платят?
— Триста песет.
— Так ведь я один получаю больше.
— Я знаю, — сказал Мануэль. — Я не имел никакого права просить тебя.
— Почему ты не бросишь этого дела? — сказал Сурито. — Почему ты не отрежешь свою колету, Маноло?
— Не знаю, — ответил Мануэль.
— Ты немногим моложе меня, — сказал Сурито.
— Не знаю, — сказал Мануэль. — Не могу бросить. Только бы шансы были равные, — больше мне ничего не нужно. Не могу не выступать, Манос.
— Нет, можешь.
— Нет, не могу. Я пробовал бросать.
— Я понимаю, что это трудно. Но так нельзя. Ты должен бросить раз и навсегда.
— Не могу я этого сделать. Да и последнее время я был в форме.
Сурито посмотрел на лицо Мануэля.
— Тебя свезли в больницу.
— Но до этого я был в блестящей форме.
Сурито ничего не ответил. Он перелил коньяк со своего блюдца в рюмку.
— В газетах писали, что такой работы еще не видывали, — сказал Мануэль.
Сурито молча посмотрел на него.
— Ты же знаешь, когда я в форме, я хорошо работаю, — сказал Мануэль.
— Ты слишком стар, — сказал пикадор.
— Нет, — сказал Мануэль. — Ты на десять лет старше меня.
— Я — другое дело.
— Вовсе я не слишком стар, — сказал Мануэль.
Они помолчали. Мануэль не спускал глаз с лица пикадора.
— Я был в форме, когда это случилось. Ты напрасно не пришел посмотреть на меня, Манос, — с упреком сказал Мануэль.
— Не хочу я на тебя смотреть, — сказал Сурито. — Я слишком волнуюсь.
— Ты не видел меня в последнее время.
— Зато раньше видел.
Сурито посмотрел на Мануэля, избегая его взгляда.
— Бросай это дело, Маноло.
— Не могу, — сказал Мануэль. — Я сейчас в форме, верно тебе говорю.
Сурито наклонился вперед, положив руки на стол.
— Слушай. Я поработаю завтра с тобой, но если ты провалишься, ты бросишь. Понял? Согласен?
— Согласен.
Сурито откинулся назад со вздохом облегчения.
— Пора бросить, — сказал он. — Нечего дурака валять. Пора отрезать колету.
— Не придется бросать, — сказал Мануэль. — Вот увидишь. Я могу хорошо работать.
Сурито встал. Спор утомил его.
— Пора бросить, — сказал он. — Я сам отрежу тебе колету.
— Нет, не отрежешь, — сказал Мануэль. — Не придется.
Сурито подозвал официанта.
— Пойдем, — сказал Сурито. — Пойдем ко мне.
Мануэль достал чемодан из-под стула. Он был счастлив. Сурито будет его пикадором. Нет на свете пикадора лучше Сурито. Теперь все просто.
— Пойдем ко мне, пообедаем, — сказал Сурито.
Мануэль стоял в патио де кавальос и ждал окончания клоунады. Сурито стоял рядом с ним. В конюшне было темно. Высокие ворота, ведущие на арену, были закрыты. Сверху донесся дружный смех, потом еще взрыв смеха. Потом наступила тишина. Мануэль любил запах конюшни. Хорошо пахло в темном патио. Опять с арены донесся хохот, потом аплодисменты, долго не смолкающие аплодисменты.
— Ты видел их когда-нибудь? — спросил Сурито, высокий, громоздкий в темноте рядом с Мануэлем.
— Нет, — ответил Мануэль.
— Очень смешно, — сказал Сурито. Он улыбнулся про себя в темноте.
Высокие, двустворчатые, плотно пригнанные ворота распахнулись, и Мануэль увидел арену в ярком свете дуговых фонарей и темный, уходящий вверх амфитеатр; по краю арены, раскланиваясь, бежали двое людей, одетых бродягами, а за ними следом, в ливрее с блестящими пуговицами, шел третий, подбирая шляпы и трости, брошенные на песок, и кидал их обратно в темноту.
В патио вспыхнул электрический свет.
