на льду.
Ара подал бутылку, и Томас Хадсон взял ее и прислонился к борту. Он глотнул холодного чая, глядя на большой остров, лежавший впереди. Корни мангровых деревьев были видны теперь ясно, а сам остров будто стал на ходули. Потом слева показалась стая фламинго. Они летели низко над водой — красивые, яркие на солнце. Длинные шеи вытянуты вниз, нелепые ноги болтаются, тельце неподвижное, а розовые с черным крылья машут ритмично, унося их к илистому берегу, который виднеется впереди, чуть вправо. Томас Хадсон смотрел на фламинго, с их нацеленными вниз черно-белыми клювами, и в розовых отсветах, падавших от них на небо, терялась несуразность этих птиц, и каждая из них казалась ему удивительной и прекрасной. Они приблизились к зеленому острову и вдруг всей стаей круто свернули вправо.
— Ара! — крикнул он вниз.
Ара поднялся на мостик и сказал:
— Да, Том?
— Возьми трех ninos, к каждому по шесть дисков, и снеси их в шлюпку и туда же двенадцать гранат и санитарную сумку. И пошли сюда, пожалуйста, Вилли.
Розовые фламинго сели на берег далеко справа и принялись деловито кормиться. Томас Хадсон смотрел на них, когда к нему подошел Вилли.
— Погляди на этих паршивых фламинго, — сказал он.
— Они летели над островом и чего-то испугались. Я уверен, что там стоит шхуна или какое-нибудь другое судно. Хочешь пойти туда со мной, Вилли?
— Конечно.
— Ты уже поел?
— Приговоренный к смерти позавтракал с аппетитом.
— Тогда помоги Аре.
— Ара с нами пойдет?
— Я беру Питерса, потому что он говорит по-немецки.
— А нельзя вместо него Ару? Я не хочу быть рядом с Питерсом во время боя.
— Питерс поговорит с ними, тогда, может, и боя не будет. Слушай, Вилли. Мне нужны пленные, и я не хочу, чтобы погиб их проводник.
— Больно много условий ты ставишь, Том. Их там не то восемь, не то девять человек, а нас трое. И кому вообще известно, есть ли у них проводник?
— Нам известно.
— Катись ты к матери со своим благородством.
— Я спросил тебя, хочешь ли ты пойти с нами.
— Пойти-то я пойду, — сказал Вилли. — Только вот этот Питерс.
— Питерс будет драться. Пошли сюда, пожалуйста, Антонио и Генри.
— Ты думаешь, они там? — спросил Антонио.
— Я в этом почти уверен.
— Том, можно я пойду с вами? — спросил Генри.
— Нет. Шлюпка берет только троих. Если с нами что-нибудь случится, дай по шхуне очередь, чтобы она не ушла, когда начнется прилив. Потом найдешь ее в длинном заливе. Она будет повреждена. Может быть, даже не дойдет туда. Если удастся, возьми пленного, доставь его на Кайо Франсес и сдай там под расписку.
— А нельзя мне с вами вместо Питерса? — спросил Генри.
— Нет, Генри. Что поделаешь? Он говорит по-немецки. Команда у тебя хорошая, — сказал он Антонио. — Если у нас все обойдется, я оставлю на шхуне Вилли и Питерса с тем, что мы там обнаружим, а пленного привезу на катер в шлюпке.
— Нашего последнего пленного ненадолго хватило.
— А я постараюсь привезти годного, крепкого, здорового. Идите вниз и проверьте, все ли там закреплено. Я хочу посмотреть на фламинго.
Он стоял на мостике и смотрел на фламинго. Тут дело не только в их окраске, думал он. Не только в том, что черный цвет лежит на светло-розовом. Все дело в их величине и в том, что, если разглядывать их по частям, они уродливы и в то же время изысканно прекрасны. Это, наверно, древняя птица, сохранившаяся с незапамятных времен.
Он смотрел на них невооруженным глазом, потому что не детали были ему нужны, а розовое пятно на серо-буром берегу. Туда прилетели еще две стаи, и краски берега стали теперь такого цвета, какой он не осмелился бы нанести на холст. А может, и осмелился и написал бы так, подумал он. Приятно посмотреть на фламинго, прежде чем пускаться в этот путь. Пойду. Не надо давать людям время задуматься или встревожиться.
Он сошел вниз и сказал:
— Хиль, поднимись туда и смотри на остров, не отрываясь от бинокля ни на минуту. Генри, если услышишь пальбу, а потом шхуна покажется из-за острова, вдарь ей, сволочи, по носовой части. Остальные пусть следят в бинокли за уцелевшими, а ловить их будете завтра. Пробоину в шхуне надо заделать. На шхуне есть лодка. Лодку тоже отремонтируйте и пользуйтесь ею, если мы не очень ее изуродуем.
Антонио спросил:
— Какие еще будут приказания?
— Никаких. Еще следите за работой кишечника и старайтесь вести непорочный образ жизни. Мы скоро вернемся. А теперь, благородные ублюдки, пошли.
— Моя бабка уверяла, что я не ублюдок, — сказал Питерс. — Говорила, что другого такого хорошенького, вполне законнорожденного ребеночка во всем округе не найти.
— Моя мамаша тоже клялась, что я не ублюдок, — сказал Вилли. — Куда нам садиться, Том?
— Когда ты спереди, шлюпка сядет на ровный киль. Но если хочешь, на нос перейду я.
— Садись на корму и правь, — сказал Вилли. — Вот теперь корабль у тебя что надо.
— Значит, мне козырь вышел, — сказал Томас Хадсон. — Делаю карьеру. Прошу на борт, мистер Питерс.
— Счастлив быть у вас на борту, адмирал, — сказал Питерс.
— Ни пуха вам, ни пера, — сказал Генри.
— Помирай поскорее! — крикнул ему Вилли. Мотор заработал, и они пошли к силуэту острова, который теперь казался ниже, потому что сами они были только чуть выше уровня моря.
— Я подойду к шхуне с борта, и мы поднимемся на нее, а окликать их не будем.
Они кивнули молча, каждый со своего места.
— Нацепите на себя свою амуницию. Пусть ее видно, плевал я на это, — сказал Томас Хадсон.
— Да ее и прятать тут некуда, — сказал Питерс. — Я нагрузился, как бабушкин мул.
— Вот и ладно. Мул хорошая животина.
— Том, обязан я помнить, что ты толковал про ихнего проводника?
— Помнить помни, но и мозгами шевели.
— Ну-с, так, — сказал Питерс. — Теперь нам все насквозь ясно.
— Давайте помолчим, — сказал Томас Хадсон. — На шхуну полезем все сразу, а если эта немчура внизу, ты им крикни по-ихнему, чтоб выходили и чтоб руки вверх. И хватит разговаривать, потому что голоса далеко разносятся, дальше, чем стук мотора.
— А если они не выйдут, тогда что делать?
— Тогда Вилли бросает гранату.
— А если они все на палубе?
— Откроем огонь, каждый по своему сектору. Я — по корме. Питерс — по средней части. Ты — по носовой.
— Так гранату мне бросать или нет?
— Конечно, бросай. Нам нужны раненые, которых еще можно спасти. Поэтому я и захватил санитарную сумку.
— А я думал, ты ее для нас взял.
— И для нас. Теперь помолчим. Вам все ясно?
