— Да ведь это может сделать лишь какой-нибудь враг, а у меня, благодаря бога, их, кажется, нет.
— Счастливец! — заметил Николас. — Так мало на свете людей, у которых нет врагов. А ваши родители, Ян, будут жить с вами?
— Мы хотели бы этого, — ответил Ян, — и Христина и я. Но мать слаба. Она сроднилась со старой мельницей.
— Я понимаю это, — согласился Николас. — Старая лоза, оторванная от старой стены, чахнет. А ваш отец, Ян? Люди что-то болтают… Мельница окупается?
Ян покачал головой.
— Вряд ли когда-нибудь окупится; долги преследуют отца. Но это дело прошлое, я и ему так говорю. Его кредиторы согласились иметь дело со мной и ждать.
— Все? — усомнился Николас.
— Все, насколько я мог узнать, — засмеялся Ян.
Николас Снайдерс отодвинул назад свой стул и посмотрел на Яна с улыбкой на морщинистом лице.
— Значит, вы и Христина уже столковались обо всем?
— С вашего согласия, — ответил Ян.
— Разве вам оно нужно? — спросил Николас.
— Мы хотели бы получить его.
Ян улыбался, но тон его голоса был приятен для ушей Николаса Снайдерса. Он очень любил бить собаку, которая ворчит и скалит зубы.
— Лучше не дожидайтесь этого, — сказал Николас Снайдерс. — Вам придется ждать долго.
Ян встал, и краска гнева залила его лицо.
— Значит, ничто не может изменить вас, Николас Снайдерс. Что ж, делайте как хотите, и пусть вас черт заберет, — выпалил Ян. У Яна душа была благородная, смелая, впечатлительная, но чрезвычайно вспыльчивая. Даже у самых лучших душ есть свои недостатки.
— Мне очень жаль, — сказал старый Николас.
— Рад слышать это, — ответил Ян.
— Мне жаль вашу мать, — пояснил Николас. — Бедная женщина: боюсь, она на старости лет останется без крыши над головой. Отсрочка по закладной будет прекращена в день вашей свадьбы, Ян. Мне очень жаль вашего отца, Ян. Вы, Ян, узнали о всех кредиторах, кроме одного. Мне жаль его, Ян. Тюрьма всегда вызывала в нем ужас. Мне жаль даже вас, мой юный друг. Вам придется начинать жизнь сызнова. Бургомистр Аллярт у меня в кулаке. Мне стоит сказать одно слово, и корабль будет мой. Желаю вам счастья с вашей невестой, мой друг. Она вам, как видно, очень дорога, — вы ведь заплатите за нее высокую цену.
Усмешка Николаса Снайдерса — вот что вывело Яна из себя. Он стал искать, чем бы швырнуть в этот гадкий рот, чтобы заставить его замолчать, и случайно рука его наткнулась на серебряную фляжку разносчика. В то же мгновение рука Николаса Снайдерса также схватила ее. Усмешка исчезла.
— Сядьте, — приказал Николас Снайдерс. — Давайте поговорим еще. — Что-то в его голосе заставило молодого человека повиноваться.
— Вы удивляетесь, Ян, почему я всегда вызываю гнев и ненависть. Иногда я сам себе удивляюсь. Почему благородные мысли никогда не приходят ко мне, как к другим людям? Слушайте, Ян, что мне взбрело в голову. Я знаю, таких вещей не бывает на свете, но это моя прихоть — мне хочется думать, что они возможны. Продайте мне вашу душу, Ян, продайте мне вашу душу, чтобы я также мог испытать ту любовь и радость, о которых я слышу. Ненадолго, Ян, ненадолго, и я исполню ваше желание.
Старик схватил перо и стал писать.
— Смотрите, Ян: корабль будет вашим; мельница свободна от долгов, ваш отец может опять поднять голову. И все, о чем я прошу, Ян, это — чтобы вы выпили со мной и пожелали, чтобы ваша душа вышла из вас и сделалась душой Николаса Снайдерса, — ненадолго, Ян, лишь ненадолго!
Дрожащими руками старик откупорил фляжку разносчика и вылил вино в два одинаковых стакана. Яна душил смех, но стремительность старика граничила с безумием. Конечно, он сошел с ума; но ведь это не могло обесценить ту бумагу, которую он подписал. Не дело человеку шутить со своей душой, но перед Яном из мрака сияло лицо Христины.
— Вы согласны? — прошептал Николас Снайдерс.
— Пусть моя душа выйдет из меня и войдет в Николаса Снайдерса! — ответил Ян, ставя на стол пустой стакан.
С минуту они стояли, глядя в глаза друг другу.
И тут пламя высоких свечек, стоявших на заваленной бумагами конторке, заколебалось и погасло, как будто чье-то дыхание задуло их, сперва одну, а потом другую.
— Мне пора домой, — раздался из темноты голос Яна. — Зачем вы погасили свечи!
— Мы можем опять зажечь их от камина, — ответил Николас. Он не прибавил, что сам намеревался задать такой же вопрос Яну. Он сунул их в пылающие дрова — одну, другую; и тени снова заползли в свои углы.
— Разве вы не останетесь повидать Христину? — спросил Николас.
— Нет, сегодня не могу, — отвечал Ян.
— А бумага, которую я подписал, — напомнил ему Николас, — она у вас?
— Я и забыл про нее, — сказал Ян.
Старик взял бумагу с конторки и вручил ему. Ян сунул ее в карман и вышел. Николас заложил за ним дверь на крючок и вернулся к своей конторке; он долго сидел там, положив локти на открытую счетную книгу.
Николас отодвинул книгу в сторону и засмеялся.
— Что за глупость! Как будто такие вещи возможны. Этот парень околдовал меня.
Он подошел к камину и стал греть руки перед огнем.
— Все-таки я рад, что он женится на этой малышке. Славный парень, славный парень!
Николас, должно быть, уснул перед камином. Когда он открыл глаза, уже брезжил рассвет. Он озяб, закоченел, был голоден и очень сердит. Почему Христина не разбудила его и не дала ему поужинать? Уж не подумала ли она, что он решил провести ночь на деревянном стуле? Вот идиотка. Он пойдет наверх и скажет ей через дверь все, что он думает о ней.
Путь наверх; лежал через кухню. К его удивлению, там сидела Христина и спала перед погасшим очагом.
— Честное слово, — пробормотал Николас, — в этом доме, кажется, не знают, для чего служат постели.
«Но ведь это не Христина», — подумал Николас. У Христины был вид испуганного кролика, и это всегда раздражало его. А у этой девушки даже во сне было дерзкое выражение — восхитительно дерзкое. Кроме того, девушка была красива — дивно красива. Право, такой красивой девушки Николас еще не видал. Почему, когда Николас был молод, девушки были совсем другие? Внезапная горечь охватила Николаса; будто он только сейчас понял, что много лет тому назад был ограблен и даже не знал об этом.
Девочка, вероятно, озябла. Николас принес подбитое мехом одеяло и укутал ее.
Что-то такое надо было еще сделать… Мысль об этом пришла ему в голову в то время, когда он покрывал ее плечи одеялом — осторожно, чтобы не обеспокоить ее, — да, что-то надо было сделать, вот только если бы он мог догадаться, что именно? Губы девушки были полуоткрыты. Казалось, она просила его сделать это или, может быть, умоляла не делать. Николас не был уверен. Много раз он отходил и много раз снова подкрадывался к месту, где она сидя спала с таким восхитительно дерзким выражением на лице, с полуоткрытыми губами. Но чего она хотела или чего хотел он сам, — Николас не мог догадаться.
Может быть, Христина ему поможет. Может быть, Христина знает, кто эта девушка и как она попала сюда. Николас поднялся по лестнице, проклиная скрипучие ступеньки.
Дверь у Христины была открыта. В комнате никого не было; постель не смята. Николас спустился обратно по скрипучим ступенькам.
Девушка все еще спала. Не сама ли это Христина? Николас стал всматриваться в каждую черту красивого лица. Нет, он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел эту девушку. Но на шее у нее —
