служака из бригады королевских гвардейцев, помешанный на строевой подготовке.
Я повернулся и пошел следом за носилками вверх по склону.
Шарлоттстаун поразил меня сильнее, чем все, что я видел до сих пор. Те же мощеные улицы и дома, сочетавшие французский провинциальный стиль с английским, те же сады, окруженные высокими стенами для защиты от постоянных ветров. Все было таким, как и прежде, и одновременно другим.
Дело было не в явных знаках войны, не в дотах на побережье, не в колючей проволоке и не в разбитой бомбежками гавани. В глаза лезло иное: щиты с объявлениями на двух языках – немецком и английском; эсэсовец, остановившийся прикурить сигарету у старого здания почты, на стене которого еще сохранилась надпись: «Королевская почта»; серо-зеленые мундиры; машины со свастикой на борту, стоявшие на площади Палмерстона. Я шел как в дурном сне и никак не мог проснуться.
Вездеход высадил нас на площади и двинулся дальше, увозя раненого матроса. Остальной путь мы прошли пешком, шагая вверх по крутой мощеной Шарлотт-стрит мимо пустых магазинов. Стекла витрин были разбиты, краска облупилась – здесь царило запустение. Неудивительно – пять лет оккупации.
Плац-комендатура, то есть немецкая гражданская власть (хотя властей на острове и без того было полным-полно), размещалась в здании, которое до войны занимал островной филиал Вестминстерского банка. Когда-то у меня там был текущий счет; согласно порядку счет и теперь должен был иметься, что меня немало позабавило, особенно когда я вошел через гранитную арку в прохладный вестибюль здания.
За прилавком из красного дерева корпели трое служащих в мундирах. Двое часовых возле двери в бывший кабинет управляющего оказались эсэсовскими парашютистами – угрюмые, изрядно отощавшие парни; у каждого на груди был Железный крест и трехцветная ленточка участника боевых действий в России. Далеко же их занесло – из-под Сталинграда в Ла-Манш...
Брандт вошел первым; мы остались в приемной. Штейнер не делал попыток заговорить и стоял у окна, глядя на улицу. Пару минут спустя Брандт вызвал его. Я стал ждать, а двое эсэсовцев продолжали смотреть мимо меня в пространство. Потом дверь открылась, и вновь появился Брандт.
– Пожалуйста, входите, полковник Морган, – сказал он по-английски и, как только я двинулся с места, приказал часовым взять на караул.
Полагаю, внешний облик Радля, а точнее, его телесная мощь была его главным достоинством. Ростом он вымахал за шесть футов с лишним, а весил не меньше двухсот сорока фунтов.
Мне показалось, что перед нашим приходом он работал в рубашке с короткими рукавами, поскольку в момент, когда я вошел, он застегивал пуговицы кителя. Мгновенным взглядом я отметил кое-что любопытное: эсэсовские знаки различия на воротничке, награды, включая Германский крест, который носится на правой стороне груди и присваивается за отвагу в открытом бою, а также Золотой партийный значок, которым награждались лишь лица, вступившие в НСДПГ до ее прихода к власти в 1933 году.
Его лицо с густыми нависшими бровями и глубоко посаженными глазами было типично для «круглоголового» нациста – вроде тех средневековых фанатиков-изуверов, что могли, упав на колени, горячо молить Господа о милосердии и тут же, на одном дыхании, требовать огненной казни для женщин, заподозренных в колдовстве.
Он продолжал сидеть за письменным столом, сложив руки перед собой.
– Ваше имя, звание, личный номер? – осведомился он.
По-английски он говорил плохо, и я ответил на немецком языке. Не выказав ни малейшего удивления, он продолжал на том же языке:
– Вы можете это подтвердить?
Я пошарил в кармане поясного ремня и достал опознавательные жетоны и передал ему. Он мрачно рассматривал их, затем положил на стол и щелкнул пальцами, подзывая Брандта, но не Штейнера.
– Стул полковнику.
Я отрицательно помотал головой:
– Я постою. Обойдемся без этого.
Он не стал спорить, просто поднялся. Он, видимо, считал, что хоть и может приказать расстрелять меня сию же минуту, но до того должен вести себя со мной как равный с равным, как старший офицер со старшим офицером.
Он присел на край стола.
– Оуэн Морган, говорите? Это интересно. Вы знали, что на спасательной лодке на этом острове написано то же имя?
Отпираться не было смысла, и я ответил:
– В честь моего отца. Я здесь родился и вырос.
– Вот как? – Он покачал головой. – Это многое объясняет. Вы прибыли на остров для добычи разведданных по проекту «Черномазый».
Это прозвучало как абсолютная истина; сказано было неспешно и таким тоном, как бросают реплики в обычной беседе. Одновременно он вытащил из сандалового портсигара сигарету и закурил.
Я не стал юлить.
– С чего вы взяли?
– Четверо ваших компаньонов живы и находятся в наших руках. Еще двоих выловили в бухте. Один из них перед смертью разговорился.
– Не сомневаюсь.
– Я предполагаю, – продолжал он без обиняков, – что вы высадились отдельно где-то в юго-восточной части острова – двое часовых исчезли в этом районе. Я не допрашиваю вас, как видите. Я лишь рассуждаю вслух.
– Ваше право, – заметил я.
– Позвольте мне продолжить. Ваши компаньоны – в форме, а вы – в штатском, из чего я могу заключить, что вашей задачей было попытаться войти в контакт с местным населением для получения информации, – добавил он, улыбнувшись, что ему далось нелегко. – На острове осталось пятеро местных жителей, полковник Морган, и мне известно, что все они так или иначе вчера вечером были на виду. Так что вы зря потратили время. Ваши люди в гавани что-то напутали, ваша канонерка – по-английски, кажется, так, если не ошибаюсь, – на дне моря. Задание провалено. – Последние слова он проговорил по-английски: – Задание не выполнено. Такой гриф шлепнут на досье по этому делу. Верно?
– Да, приблизительно так.
Он выпрямился, заложив руки за спину.
– Вам известен приказ немецкого командования?
– Естественно.
– Тогда вы должны знать, что согласно его положениям все члены так называемых десантно- диверсионных отрядов должны быть казнены немедленно после захвата в плен.
– Все в ваших руках.
Мое замечание его ничуть не задело. Он мрачно кивнул и заметил:
– Вообще-то, полковник Морган, расстреливать диверсантов – обязанность военного коменданта района, а не моя. Генерал Мюллер, последний военный комендант, погиб, подорвавшись на мине, четыре недели назад.
– Какая неосторожность...
– Новый губернатор, капитан третьего ранга Карл Ольбрихт, еще не прибыл.
– И вы его замещаете?
Он снова выдавил из себя натужную улыбку и ответил:
– Примерно.
– Стало быть, меня расстреляют только после того, как новый комендант подпишет нужную бумагу? А до того как?
– А до того – все как у всех, – ответил он и сел. – Придется поработать, полковник Морган. Работы хватает. Будете работать в кандалах вместе с остальными заключенными.
Ни с того ни с сего Штейнер вдруг решил напомнить о правилах обращения с военнопленными по
