многих последующих не раз повторяется пример представлении в египетской мифологии неба то в образе коровы, то в образе женщины, держащейся «верху над землей, то в виде реки, по которой плывет солнце»16. Разумеется, современный человек воспринимает эти мифологические образы как поэтические, что и нашло отражение в термине «мифопоэтический», особенно широко вошедшем в научный обиход благодаря данной книге, но не обладающем большой объяснительной силой. Но помимо относительно простой возможности раскрытия поэтической сути подобных мифов, остающейся и для вас притягательной, перед исследователями истории мысли возникает и другая, более сложная задача: понять, для чего человечеству понадобилось использование многих образов и имен по отношению к одному явлению. Во второй половине XX в. на этот вопрос ответить легче, чем в то время, когда книга писалась. Благодаря современной квантовой механике и другим достижениям естественных наук, а также успехами в изучении математической логики и оснований математики ученые начали осваиваться с важностью принципа дополнительности, который выдвинувший его Нильс Бор считал основополагающим для человеческого языка и знания в целом, включая и все науки о культуре. Благодаря этому принципу становится очевидным, что по отношению к целому ряду объектов (в частности, микромира) их адекватное описание можно дать только путем одновременного соположение, казалось бы, противоречащих друг другу образов и слов — например, свет одновременно и поток частиц, и волновое явление. Современная конструктивная логика и конструктивная математика пришли к отрицанию закона исключенного третьего. Поэтому сейчас возможность, а часто и настоятельная необходимость использования двух или более различных способов описания одного явления уже не подлежат сомнению. Более того, достигнутые за последние два десятилетия успехи в изучении работы человеческого мозга и его составных частей привели к выводу, что каждый человек попользует при решении основных интеллектуальных задач две разные стратегии. Одна из них связана с использованием логически определяемых абстрактных слов, правильных грамматических и логических конструкций, натурального рода чисел, отдельных деталей воспринимаемых предметов и построения их чертежных схем; у большинства нормальных людей она связана с левым полушарием головного мозга и оттого для краткости может называться «левополушарная». Вероятным представляется определение древнеегипетской культуры и (сходных с нею черт культуры древнемесопотамской) как левополушарной по ее доминанте (чему, конечно, не противоречит включение в нее в разные эпохи и других составляющих).
Попробуем кратко обосновать этот тезис. Египетская культура очень рано выработала особый язык для изложения научных выводов, в частности математических. Первым, кто это сформулировал более полувека назад, был акад. В. В. Струве, который, публикуя математический папирус, хранящийся в Музее изобразительных Искусств им. А. С. Пушкина, по словам великого египтолога Грапова, «в своем образцовом издании указал также именно и на языковые особенности текста»17, тогда как сам Грапов позднее обнаружил аналогичные черты и в текстах медицинского содержания. К характерным приметам научного языка египетских математических и медицинских текстов относятся однотипные обращения во 2-м л. к читателю в глагольных перфективных формах главного предложения типа sdm-hr-k (в плане будущего), sdm-in-k (в плане настоящего), перемежающиеся формулировками результатов (вычисления, обследования или применения способа лечения) в виде именного предложения и заключительным «ты нашел правильно» (в вычислениях и в рецептах)18. Особый интерес для сравнения с характеристиками современного научного языка представляет то, что указания врачу в рецептах нередко сформулированы безлично («пусть смешивается», «пусть соединяется») или во 2-м л. и только в виде исключения (всего в двух случаях) — в 1-м л.19; как известно, изгнание форм 1-го л. ед. ч. является одной из наиболее приметных черт научных теистов нашего времени. Приходится соглашаться с акад. М. А. Коростовцевым, когда тот, возражая против прямолинейного утверждения Гардинера о «конкретном реализме» египетского языка, замечал: «Мемфисский богословский трактат, например, или Медицинский папирус Эдвина Смита свидетельствуют о высоком уровне абстрактного мышления»20.
Обратная точка зрения высказывается и Уилсоном в настоящей книге, и теми учеными, которые за ним следуют, ссылаясь на эту книгу. Один из них, цитируя Уилсона, вынужден все же заметить, что во время Среднего Царства такие «актуализированные нематериальные возможности», как hw «высказывание», могут соединяться не только с Рэ (как это было возможно и раньше (для божества Ху, упомянутого выше в связи с этимологией имени бога Тховта), но и с другими богами и в конце концов каждый человек может высказать пожелание «стать hw»21. Но можно ли доказать, что это действительно результат позднего развития, пришедшего, как полагал Уилсон и его последователи и единомышленники, к постепенному и неохотному обнаружению вечной значимости того, что не наглядно, только к эпохе Среднего Царства?
Знакомство с древнейшими текстами убеждает в обратном. Можно ли е это поверить, читая в Текстах Пирамид обращение к Рэ как к «безграничному» (n-dr-f — 1442b), читая о том, что члены умершего — «звезды, которые не знают захода» (m sb:-w i-hm-w sk — 2051d), о том, что умерший фараон «отдает повеления непреходящему» (md-hm-w sk — 2173b, ср. 139a, 308e, 894a, 1473c, 825c, 228a), обращается к богу, говоря ему: «ты — таинственный, который не знает своего отца, ты не знаешь своей матери» (twt bs hmj t t-f n-rh-k mw-t-k — 1186a, 2013a), утверждает: «мое время жизни — вечность, мои границы — бесконечность» (h-j pw nhh dr-j pw d-t — 412a), читая, что фараон «духовнее духов, прекраснее прекрасного, длительнее длящегося» (:h ir: hw — 813d, ikr ir ikr-w — 813e, dd ir dd-w — 816f). Число таких примеров из Текстов Пирамид, которые говорят о высокой отвлеченности, можно умножать и дальше. Акад. Б. А. Тураев писал об этих текстах: «…зеленый цвет иероглифов, цвет воскресения, уже внешним видом свидетельствует, что этот древнейший литературный памятник человечества является вместе с тем и древнейшим словесным протестом против смерти и средством словесной борьбы с нею, — борьбы, явившейся в помощь монументальной борьбе, которая выражалась — дотоле — в сооружении колоссальных царских гробниц, лишенных каких-либо надписей или изображений»22. Касаясь заметной в этих текстах работы редакторов, он продолжает: «…она ограничилась прежде всего заменой почти везде местоимений первого лица (первоначально изречения влагались в уста самому покойнику) именем царя и третьим лицом»23; следовательно, то движение к невыраженности авторского «я», которое характерно для египетских (как и современных) научных теистов (в отличие, например, от надписей, именуемых с известным основанием в египтологии «автобиографическими»24), коснулось и Текстов Пирамид, что может подтвердить их причастность (во всяком случае, во время их редактировании) к литературе отвлеченного характера..
Та стратегии решения интеллектуальных задач, которая может быть названа абстрактно-словесной или левополушарной, особенно отчетливо видна по отношению к построению длинных правильных последовательностей слов и чисел. Примерами словесных построений могут служить упомянутые тексты отвлеченного или научного характера, с числовыми же построениями постоянно приходится иметь дело не только в математических египетских текстах, но и в текстах богословских, а также и к мим примыкающих предфилософских, описывающих египетский взгляд на мир. Ту его особенность, которую Уилсон в книге многократно называет «симметрией», точнее было бы обозначить как «двоичность» (бинарность). Ее хорошо описал американский (по рождению и образованию голландский, а в последние пять лет жизни, проведенных в качестве профессора Лондонского университета, — английский) египтолог, ассириолог и археолог Г. Франкфорт (1917–1954), но не в этой книге, где ему и его жене (и сотруднице по археологическим экспедициям в Египте и Ираке) Г. А. Гройневеген-Франкфорт принадлежат только введение и заключение, a в более специальной его монографии о характере царствования в Египте и Месопотамии. В этой своей монографии, вышедшей спустя два года после издания настоящей (коллективной), Франкфорт очень отчетливо сформулировал основную идею египетской концепции двоичности всего сущего. По Франкфорту, «эта необыкновенная концепция выражала в политической форме глубоко укоренившуюся тенденцию египтян понимать мир дуалистическим образом в виде целого ряда парных противоположностей, сбалансированных в неизменяющемся равновесии. Вселенная в целом представлялась как „небо и земля“. В этой концепции „земля“, в свою очередь, понималась дуалистически»25. По-видимому, первым еще в 20-е годы обратил внимание на такую двоичность, проявляющуюся противопоставлений левого и правого как двух полярных
