лишнее это!
- Понимаю! - с досадой отозвался Лукин.
- Ты мне побожись, что не скажешь.
- Чего же я буду божиться? Разве вы поверите теперь!
Почему не верить?
- Если я взялся... за эдакое...
- Это ты по глупости. Дурак ты - вот и взялся. Л теперь, один грех сделав, другой - обойди.
Оба говорили торопливо, но тихо. Один - спокойный, печальный, другой подавленный и унылый. Оса влетела в камеру и кружилась в ней, путая своё струнное жужжание с голосами людей.
Лукин отвернулся к окну и, глядя вверх, прошептал:
- Ей-богу - не скажу...
- Скажешь только про меня - верно?
Тогда Лукин взглянул в лицо ему и, поводя плечами, воскликнул ноющим от страха голосом:
- Расстреляют же вас!
Дядин отодвинулся подальше от него, спокойно говоря:
- Уж это всё равно - они и без тебя не помиловали бы... Иди!
Быстро сорвавшись с места, Лукин пошёл к двери, а Фёдор плотно прижался к стене - и придержал спереди рубаху свою, точно не хотел, чтобы она коснулась платья солдата.
Подскочив к двери, Лукин бил в неё ногой и кричал, раздражённо и тонко:
- Надзиратель! Отпирай!.. Черти!..
Но вдруг, оборотясь к окну, сказал торопливо и громко, чтобы преодолеть шум за дверью:
- Я не Лукин, а - Федосеев...
Дядин махнул на него рукой.
- Это всё равно мне!..
- А-ах! - воскликнул Лукин, толкая дверь руками. - Ну возятся же!
И пошатнулся: дверь отворилась, в камеру шагнул, сдвинув шапку на затылок, надзиратель Макаров, оттопырил усы и сурово спросил:
- Который безобразит, а?
- Ведите меня отсюда! - перебил его Лукин и, размахивая руками, лез вперёд, стараясь оттереть надзирателя с дороги. Макаров толкнул его в грудь.
- Куда прёшь!
- В канцелярию...
- Я те дам!..
Из глубины камеры послышался внятный голос Дядина:
- Действительно, господин надзиратель, ему нужно уйти отсюда доложить по начальству, потому что зачем он был послан, то уже исполнил.
Из-за широких плеч Макарова на секунду поднялись две головы, мелькнули две пары внимательных глаз.
- Что же? - спросил Макаров угрюмо и густо. - Сознаёшься ты, Дядин?
- Так точно. Потому - всё равно мне назначена смерть, а они только людей зря портят...
- Ага... ну вот, значит... тогда конечно...
И Макаров вдруг свирепо крикнул:
- Запирай камеру! Разинули рты... ну!
- Позвольте... - тревожно крикнул Лукин. - А я как же?
- Подожди! Сейчас доложу.
Снова раздался мягкий голос Дядина:
- Вы, господин надзиратель, лучше выведите его в коридор.
- Н-ну, зачем же? - неопределённо сказал Макаров, глядя через голову Лукина.
- О том я вас очень прошу - как ему тяжело со мной и мне с ним тоже. Будьте добры.
- Да, - тупо сказал Лукин.
Тогда Макаров помялся и крикнул:
- Марш! Выходи! Вы двое останетесь при нём - вы!
Лукин согнулся и скользнул вон, а Макаров ушёл из камеры, пятясь задом, точно лошадь в оглобли. Дверь не торопясь закрылась. Медленно задвинули её засовом, негромко и не спеша заперли на замок.
Потом за нею начали говорить негромко и сердито, перебивая друг друга. Раздался резкий крик:
- Дураки, черти! Надо было раньше сказать!..
Топнули ногой о пол.
Дядин выслушал все звуки, вздохнул, улыбаясь, повернулся лицом к окну и выпрямился, подняв голову вверх.
Уже пришёл вечер, стало прохладнее.
1910 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в 'Литературно-художественном сборнике' издательства 'Непогасшие огни', Екатеринослав (ныне Днепропетровск - Ред.), 1910.
В собрания сочинений рассказ не включался.
Печатается по тексту машинописной копии, исправленной автором (Архив А.М.Горького).
