Не остановились. Не услышали и не поняли. А может, подумали, что лейтенант тоже включился в их игру.
Васильцев рванулся к бомбе. Бежал впереди лошадей. Топот их точно бил по голове. Спиной чувствовал теплое конское дыхание. Десять, пять, три шага осталось… Зеленоватый дымок почти подобрался к запалу. Васильцев успел еще сделать шаг, успел схватиться за шнур… Детонатор щелкнул в воздухе…
Какая же тишина стояла вокруг! От нее звенело в ушах. Кони, промчавшиеся мимо, будто летели в воздухе – стука их копыт он не слышал.
Тяжело дыша, подбежал Куприянчик. На нем лица не было. Это он не углядел, как проскочили сюда мальчишки…
Васильцев сел на траву и долго глядел вслед коням. На фоне багрового неба кони тоже были багровыми. Вот они обогнули кустарник и скрылись.
Лейтенант лег. Земля была теплая – нагрелась за длинный июльский день. Остынет она не скоро. Даже в полночь, если пройти босиком, почувствуешь ее теплоту…
Вечером Васильцев, приехав в город, пошел на почту и заказал разговор с матерью. Сидел и нетерпеливо ждал вызова. Ему надо сказать матери очень многое, успокоить ее. Ведь все беды материнское сердце предвещает заранее. Вот и сегодня утром она, почувствовав возможную беду, подала свой голос, предупредила, чтобы был осторожным.
Все скажет он матери, все добрые сыновьи чувства выскажет в этом телефонном разговоре. И непременно приедет к ней хотя бы на день, отпросится у начальства…
МЕЧТА О МОРЕ
Почти целый месяц корабль был на учениях, один на один с морем, бурным и злым, болтался на волнах, которые всей своей мощью обрушивались на его борта, били и били с тупым упрямством. И дождь почти не переставал лить весь месяц – затяжной, мелкий, промозгло-противный. Люди, сутками несшие на корабле напряженную вахту, под конец устали до предела.
В базу корабль вернулся вечером. А назавтра, как бы раскаиваясь, погода подарила морякам чудесное утро, солнечное, горячее, безветренное, с чистым голубым небом.
Часть экипажа командир разрешил уволить на берег. Ушли в увольнение и все курсанты Военно- морского училища, проходившие стажировку на корабле. Большинство направились в город, а курсант Кузьмен-ко с пятью своими друзьями решил отдохнуть на лесном берегу бухты. Усталость и напряжение, которые еще остались после месяца плавания, легче снять в тишине и безлюдье, чем в городской сутолоке. Они сели в шлюпку и пошли к берегу. Кузьменко сел за руль, четверо-за весла. Шлюпка шла легко, море было гладкое, без единой морщинки, оно только тихо вздыхало, выпучиваясь невысокими покатыми буграми.
Моряки спешили, на весла налегали изо всех сил, каждому хотелось после долгой болтанки скорее ступить на землю, почувствовать ее незыблемую твердь.
– Еще, взяли! – командовал Кузьменко и рывком, всем корпусом подавался вперед. – Ну-ка, взяли!
Берег приближался, низкий, зеленый, заросший густым кустарником и невысокими слабыми деревцами. На самой кромке берега лежали огромные белые валуны. Когда нос шлюпки, шурша о желтый песок и гальку, ткнулся в берег и остановился и курсанты сняли с уключин весла, Кузьменко сказал:
– Отчаливаем в восемнадцать ноль-ноль. Прошу не опаздывать. – Первым встал и сошел на берег.
Шлюпку подтянули на сушу повыше, привязали к камню и начали раздеваться. Кузьменко купаться в этом месте не стал. У него было свое, любимое место. Он пошел дальше вдоль берега. Вода с тихим шепотом брызгала на ботинки, оставляя на них прозрачные, похожие на росу капли. Сочно пахло травой, цветами, пашней. Вдали невысокие плоские горы на фоне голубизны неба казались клубами сиреневого дыма. Нагретый солнцем воздух струился, словно стекали с неба тоненькие дождевые нити.
Курсанты с криком и хохотом уже плескались в воде, а Кузьменко все шел по берегу туда, где двумя рукавами вливалась в бухту река. Сюда он уже два раза приходил, когда удавалось получить увольнение.
Он шел, ступая широко и твердо, как на палубе во время качки, – все еще не верилось ему, что он уже на земле. Весь насыщенный напряженными событиями прошедших дней, Кузьменко жил ими и сейчас, жил, конечно, подсознательно, помимо своей воли. Ему еще чудились команды, грохот матросских ботинок по железному трапу, гремели в ушах залпы орудий главного калибра. Звенело в голове после залпов… И Кузьменко, желая как можно скорее отвлечься, побежал, стараясь движениями и физическими усилиями настроиться на отдых. Он вскакивал на валуны, а оттуда, приседая, спрыгивал на песок, хватал в руки камни, бросал их в воду, уклоняясь от брызг. И вскоре отошел, расслабился, успокоился, лег на траву.
Речная вода словно наткнулась у моря на препятствие и застыла у берега желтоватым полукругом. Похоже, не хотела растворяться в море. Вдоль речного берега и между рукавами густо рос камыш, аир, на песчаных бронзовых отмелях бегали луговые кулики. Пронзительным голосом кричали чибисы. И пахло рекой – осокой, аиром, тиной, – именно рекой, а не морем, и Кузьменко, если бы даже не знал, что тут рядом река, почувствовал бы ее по этому запаху…
Река эта для Кузьменко родная. Родился он там, где берет она свое начало, в далеком лесном краю, деревне Журавинки. В двадцати километрах от деревни она рождается из родника, ручейком бежит по болотцу, прихватывая другие ручейки и воду из бочажин, а к Журавинкам подбегает уже шумливой извилистой речушкой. Дно в речушке желтое, песчаное, и, когда идешь по нему босиком, наступаешь на зарывшиеся в песок вертелки – маленькие верткие рыбки, которые щекочут ступни.
В родных Журавинках к Кузьменко пришла мечта о море. Пришла неожиданно: то ли он впервые прочитал о море хорошую книгу, то ли рассказ услышал о нем, сейчас Кузьменко и не вспомнит. Мечта о море полностью его захватила, и ни о чем другом он уже не думал. Перед ним простирался необозримый зеленый простор, синим лучом сверкало недалекое озерко. И хотя он знал, что озерко мелкое, с торфянистым дном, заросшее камышом, что его скоро осушат мелиораторы, все равно для него это было не озерко, а залив грозного огромного океана.
Решив стать моряком, мальчик и готовил себя к этому. Часами качался на качелях – моряк не должен бояться качки. Качался до тошноты, домой приходил с осоловелыми глазами. Мать думала, что накурился, выворачивала карманы, искала папиросы. Учился лазить по веревке, привязанной за дерево, воображал, что это морской канат натянут, –тренировался так, что ладошки горели от боли.
Все, что мог найти и прочитать о море, прочитал. Интересные сведения записывал. Целая толстая тетрадь была заполнена такими записями, и сверстникам казалось, что их товарищ знает о море и флоте все. Часами, без устали – только слушай – он рассказывал о корабельной снасти, устройстве маяка, о штурманской науке, удивляя всех неожиданными морскими названиями.
«Что такое выстрел?» – спрашивал он.
«Это когда стреляют», – отвечали несведущие в морском деле слушатели.
Он, нисколько не рисуясь и не хвастаясь, – объяснял:
«Это такая балка на корабле, к которой на стоянках крепят шлюпки».
Однажды он нарисовал на доске якорь и, застигнутый звонком, не успел стереть рисунок. Вошла учительница. Зная об увлечении Кузьменко, она сказала:
«Якорь. Это все знают».
«А какой якорь, Нонна Николаевна?»
«Обычный, корабельный».
«Адмиралтейский. В нем много частей».
И Кузьмеико стал показывать и называть части якоря. Все, даже учительница, были удивлены, что в этой, казалось бы, простой вещи – скоба, шток, веретено, тренд, рога, лапы – любопытнейшие названия!
